40 лет. Образование высшее техническое. Работал начальником участка на газопроводе и грузчиком на ликеро-водочном заводе, был снабженцем Росгазстроя и каменщиком в колхозе. Пытался стать философом в БИТМе, а стал предпринимателем. Мечтал открыть фундаментальный закон природы (мечтает и до сих пор), а открывает новую литературную газету. Вот такой он - наш Виктор Решетнёв.
Когда-то я был юн, красив и самоуверен. В девятом классе выполнил норматив мастера спорта по лыжным гонкам, занял седьмое место на первенстве России.
Помню, как в спортивном лагере первая красавица и отличница нашей школы Надечка Лопухина положила свои ладошки мне на плечи и тихо произнесла: “Леша, я люблю тебя”. И при этом так на меня посмотрела, что я сразу же струсил и в ответ произнес наиглупейшую фразу, смысл которой заключался в том, что я еще очень молод и не готов для подобных откровений. Наденька заплакала и убежала. Я остался один в раздумьях, но был доволен и горд случившимся.
Теперь Наденька мать-одиночка, у нее двое малолетних детей: мальчик и девочка. Сама она часто болеет и подолгу лежит в районной больнице. А я вот уже третий год после тяжелейшего ранения под Аргуном передвигаюсь в инвалидной коляске. Врачи говорят, что надежда еще есть, и после очередной операции я должен встать на ноги. Но на какие, спрашивается, ноги?
На две атрофированные сухие жердочки? Операций уже было пять, одна тяжелее другой. Я совсем обессилел от лошадиных доз наркоза, а улучшений никаких. Если честно, я давно уже потерял веру. Веру во все: в жизнь, в друзей, в любовь. А более всего в то, что я когда-либо встану и пойду. И кто виноват в моей судьбе? Неужели я сам...
Два месяца назад я познакомился с Ольгой. Совсем случайно. Она помогла донести авоську с продуктами моей маме и согласилась на минуту зайти к нам в гости. Я помню выражение ее лица, когда она окинула взглядом мою коляску и меня, как её содержимое. С тех пор она стала заходить почти каждую неделю, всегда как-будто невзначай.
Вот тогда-то и родилась во мне мысль. Я ее еще толком не обдумал, но знаю, чем она должна завершиться...
Сегодня утром было особенно невыносимо.
Мнится мне, что финал уже не за горами...
Но я все еще живу и все еще думаю. Зачем живу? Да просто так. Инстинкт. А вот зачем думаю – это вопрос. Лучше просто жить и ни о чем не думать. Или нет. Думать. О хлебе насущном, о жилье, о семье, здоровье, работе. Обидно только, что и все так думают. При одной мысли об этом мне становится дурно. Ведь я всегда считал себя другим, не таким, как все, особенным; даже чего греха таить – избранным. Так о чем же тогда думать, чтобы оправдать свое существование? О смысле жизни? Или может быть о смысле смерти? Кажется, еще никто так не выражался – смысл смерти. Вдруг именно в нем вся соль. Все думают и ищут смысла жизни, а его там нет и никогда не было. Посмотрите на любого индивида и на минуту задумайтесь – в чем сущность его бытия? Или точнее сказать – прозябания?
От рождения и до могилы тянет лямку обыденности и все никак не надорвется.
Каждый день, каждый месяц, из года в год одно и то же вплоть до последней черты. А какой страх его охватывает, если вдруг приходится свернуть с наезженной колеи! Что подумают друзья, как посмотрят родители, что скажут соседи? Ужас. Иногда он, конечно, пробует забыться, выпив для храбрости водки, но тут же на другой день с похмелья начинает себя укорять:
— “Ах, я такой-сякой, ах, я выбился из стада, и теперь мне стыдно за вчерашнюю слабость... А ну, стройся!!!” – крикнет он себе в порыве самобичевания, и снова возобновит “хождение в струне”. Вот и вся жизнь. Какой в ней может быть смысл? Иное дело смерть. Шаг в неизведанное. Полет со скалы в пропасть в надежде на то, что никогда не достигнешь свинцово-тяжелого дна. Которое расплющит твое тело, разбрызжет мозг и превратит твое единственное на свете естество в черное ничто. Даже материальной точки не останется. Нуль пространства.
Но есть призрачная надежда, что дна нет, и ты вылетишь с другой стороны. Там будет иной мир. Какой? Пока живешь, можно придумать его в согласии со своими сокровенными мечтами. Ведь мечты рождаются в глубине твоего Я и непротиворечат сущностному естеству. Ты можешь оживить их и после перехода в смерть исполнить...
Именно смерть. Да, следующая жизнь будет называться смертью, и уж в ней обязательно должен быть смысл. Ты умер, но ты живой. Твое Я растворилось во времени и пространстве, оно никуда не исчезло и продолжает существовать... И оно продолжает любить... все еще любить...
Боже, как я не подумал сразу! Любовь?! Любовь!!! Любовь не исчезнет, она не может исчезнуть, не должна. Большое всепроникающее Я, и оно любит. Как здорово! Оно любит мягко, нежно, без надрыва, без ревности и грязи; а потому — не страдает. В его памяти остались фрагменты отчаяния, и оно знает, что это такое. Но уже больше никогда не сожмется в безысходных конвульсиях мое новое Я...
Интересно, волнует это тех, кто за нами наблюдает из параллельных миров, или им начхать? Думаю, что начхать. Иначе, если они заглянут в наши души, в самое их потаенное нутро, то не хватит у них слюны плеваться. Недаром я помню из раннего детства что-то нехорошее в душе, страшное, особенно в те моменты, когда душа только зарождалась. Ужасные видения прошлого частенько посещали меня. Жаль, что я почти все забыл и уж, наверное, не вспомню никогда...
Моя призрачная надежда, не покидай меня, обними меня скорее и успокой. Полежи со мной под одним одеялом и согрей своим призрачным теплом. Душа моя оттает и перестанет дрожать в ледяном ознобе непонятных желаний. Желаний несбыточных, стеснительно-сладостных, порой жутко дерзких, но почти всегда неосуществимых. Душа, израненная и тоскующая моя душа! Кто обогреет тебя, кто приласкает и успокоит? Есть ли в мире еще хоть одна такая? Если есть, то где?
А призрачная надежда все же теплится во мне. Боюсь я расплескать оставшиеся крохи былых дум и устремлений. Грандиозных дум и великанских устремлений. Зачем они мне сейчас?
Завтра я ухожу навсегда и сознаю это так ясно, что не сомневается ни один нейрон моего мозга. Завтра я уже буду не здесь. И не припомнится мне больше безрадостное детство. Теперь далекое-далекое. С босыми ногами и мятой травой, в которой всегда было видимо-невидимо кузнечиков и жужжащих пчел. Не пускать мне больше мыльных пузырей с моим соседом Колькой и не лежать на спине, глядя в ночное небо, усыпанное мириадами звезд. Не будет этого больше...
Как же я жил раньше? Я же все понимал, но продолжал жить не так, как хотел. Почему подчинялся мировоззрению толпы, внутренне никогда его не принимая? Потому, что я не знал смерти?! Кто не изведал ее, не может понять жизни.
Некоторым повезло. Ощутив однажды ее легкое дуновение и оставшись в живых, они определенное время помнят об этом, а потому чувствуют жизнь по-иному. Но. Но, но... Проходит время и все забывается. Мы снова ныряем в обыденщину и страдаем по пустякам. Я же сегодня не страдаю. Сегодня последний день жизни. Моей жизни – никчемной и пустой. Я чувствую, как он медленно тянется через мои нервы. Вязкий, он застревает в потаенных местах и не хочет уходить. Но он все равно кончится.
А завтра? Завтра ликующая смерть встретит меня, обнимет холодными пальцами и унесет с собой. В самый дальний уголок Вселенной. Где никому меня не достать и где я, наконец, отдохну. Отдохну и соберусь с силами для новой жизни. Вот только будет ли она, новая жизнь, и если будет, то какая?
Вдруг черная пустота мрака разверзнется, и я растворюсь в ней без остатка? Не будет даже боли, не будет страданий и безысходной тоски. Не будет ничего.
Не хуже ли это, чем самые тяжкие страдания в нашем мире? А осознание того, что такое существование будет вечным, и мне уже никогда снова не быть?!
Странные мысли лезут в голову напоследок.
Не об этом надо сейчас думать. Надо выудить из небытия мою призрачную надежду и не отпускать ее до самого момента ИКС. Когда все сверкнет в последний раз, и тогда уж я точно узнаю смысл жизни.
Не просто мне в ней жилось. Несчастливо и безысходно. И не спасли целые полки умных книг, хотя поначалу здорово помогали. Иначе все могло закончиться гораздо раньше. Но теперь, после встречи с ней, я, наконец, окончательно понял, что выдуманная жизнь, сладкие грезы, розовые мечты – никогда не заменят реальной жизни. Даже самые наисчастливейшие писатели прежде, чем что-либо написать, нечто подобное получили в жизни. Тогда и выдумывать сподручнее, когда уже и целовался, и наплодил детей. Тогда не страшно быть обманутым, тогда можно простить измену любимой и предательство друга. У тебя все уже было. Когда было, тогда не так страшно.
А если ничего не было? Совсем ничего. Одни больные грезы и мечты: сладострастные, неисполнимые. Если ничего так долго не получалось и теперь уже не получится никогда? Что делать тогда мне, подскажите?.. Надеяться?..
Вы советуете надеяться. Вы способны поучать меня. Обернитесь и посмотрите вокруг – может, вам станет смешно от ваших советов.
И вчера, когда она уходила, тоже поучала. Я, конечно, не обиделся. Но зачем она поцеловала меня на прощание так страстно и многообещающе? Этот поцелуй убил во мне розовые мечты. Я сразу осознал свою полную ничтожность и решил прекратить затянувшийся спектакль. А она ничего не заметила. И хорошо. Не будет считать себя виноватой...
...За окном ночь. Недолго осталось. Как четко работает мозг, как прекрасно я себя чувствую. Давно не было такого состояния, хотя я не сплю уже третьи сутки. Небольшая резь в глазах, а так все в порядке. Главное, что я нисколько не боюсь. К утру меня не станет. Все кончится и разрешится.
Я оставляю здесь все как есть. Странно. Ведь когда-то я хотел изменить мир. Сделать людей добрыми, хорошими. Научить их любить друг друга. Показать им красоту и смысл земной жизни. И вот – ничего. Такой убогий финал. Я проиграл. Вернее, не проиграл, я понял нечто другое.
Не надо учить людей быть добрыми и умными, не надо поднимать планку их жизни. Они все равно ее не перепрыгнут. Пусть живут в убожестве и дерьме, раз им так хочется. Пусть крадут, лицемерят, лгут и предают. Такова их земная доля, и не стоит смущать их возвышенными мечтами. Бог им судья. Мне же теперь все равно...
Я медленно въезжаю в кресле на кухню и плотно закрываю за собой дверь. Нервно потираю виски и долго смотрю в окно. Остается выпить водки и открыть газ.
Водка неприятно обжигает нутро, но я привык, когда-то я попил ее вдоволь.
Десять минут, и по телу пойдет легкая зыбкая теплота. Разливаясь, она усыпит бдительность, убаюкает мозг. Второй стакан, и я открою кран. Может, пока покурить напоследок. Глупо стесняться того, что я давно бросил, а теперь закурю.
Перед кем мне отчитываться?
Я достаю сигарету, не спеша прикуриваю и сильно затягиваюсь. Теперь еще выпить и в дальний полет...
Как отвратительно воняет газом. Выдержу ли я этот мерзкий запах.
Неожиданно в голове что-то щелкает, и звук лопнувшей струны начинает монотонно звенеть в ушах. Еще мгновение, и я чувствую, как моё тело оседает в кресле.
— “Как просто и не страшно”, – мелькает последняя мысль.
Все вокруг становится темным и пустым.
Бесцветная беззвучная тишина. Тишина абсолютная. Удивительно, но почему-то душа моя не отделяется от тела, никуда не летит и никого не видит. А как же рассказы про тот свет, про девятидневные блуждания души?
Ничего нет. Я не вижу райских садов и адского пламени. Я вообще ничего не ощущаю. Неужели я просто перестал существовать? Тогда откуда эти мысли?
— “Смотрите, появился Бад”... –
Ага, вот и первые звуки. Значит, все же и там что-то есть. Но почему я ничего не вижу?
— “Ты и не можешь ничего видеть” –
Снова этот назойливый и как-будто знакомый голос.
— “Вы, появляющиеся впервые, долго мыслите какими-то прошлыми категориями. А здесь ничего нет, что бы можно было видеть. Бесконечная плоскость, и на ней мы – правильные мыслящие кубы. Нравится тебе или нет, но теперь ты такой же, как мы”. –
Я напрягаюсь, пытаясь удержать проникающие в меня мысли, и вдруг начинаю объективироваться.
Как-то сразу я чувствую и понимаю все.
Черное бесконечное пространство: ни звезд, ни галактик – абсолютно пустое, пересеченное снизу прозрачной плоскостью, и на ней – множество правильных темных кубов. Глаз у меня нет, и видеть я не могу, но интуитивно ощущаю их присутствие неведомым пока чувством. Значит, теперь я один из них. Интересно, и долго мне находиться в таком состоянии?
— “Целую вечность”, – доносится до меня от соседнего куба. Именно он произносил все предыдущие фразы. Теперь я узнаю его по интонации.
— “Только немногие исчезают также внезапно, как появляются, – продолжает он, – остальные существуют вечно”.
— “И не отчаиваются?” – со страхом спрашиваю я.
— “Нет, никогда. Такова наша скорбь. Такими нас создал величайший из кубо РЭД... Давайте лучше знакомиться, – немного помолчав, прибавил он. – Я – Мад, существую уже треть вечности. А ты – Бад, так мы тебя назвали сразу после появления. Общаться мы можем только с ближайшими кубами. До остальных мысли не долетают. При желании их можно передавать от одного к другому. Но когда получаешь ответ, он, как правило, изменен. Поэтому мы давно общаемся только с соседями... Ты теперь можешь побыть один и сосредоточиться. Это необходимо для жизни в нашем мире...”
— “Разве это жизнь, – мелькает где-то во мне и сразу гаснет. – Кто же я теперь? Откуда взялся? Где был совсем недавно? Почему не помню?.. Посплю немножко,” – решаю я.
— “Вот-вот, – слышу я от соседнего куба, – приносите с собой всякую чушь, о которой сами не имеете понятия”.
— “Действительно, – ужасаюсь я, – что такое “посплю”? Я же не знаю...” – Я опять напрягаюсь и думаю.
— “Хорошо быть кубом и понимать это. И соседние кубы тоже ничего, симпатичные. Скоро я с ними познакомлюсь и буду общаться на равных”...
...
— “Что ты наделал? – слышу я сквозь тошнотворную дремоту. – За что ты меня мучаешь?”
Я открываю глаза. Яркий свет лампочки и монотонный гул в ушах.
Увы, я не куб, я по-прежнему человек.
Окно на кухне распахнуто, газ закрыт, возле моей коляски хлопочет Ольга. Она наливает стакан воды и подает мне. Я пью и радуюсь. Я живой. Обидно немного, что так и не узнал смысла смерти. Ну да что теперь поделаешь.
Оля целует меня в мокрые губы и плачет.
— “Дурачок, – говорит она и всхлипывает, – я же люблю тебя. Неужели ты не видишь?”
— “Я вижу другое, – возражаю я, – я убогий калека, неспособный прокормить тебя”.
— “Господи, прости меня грешную, – Ольга смотрит на меня и качает головой, – ну не осел ли ты. Я сама прокормлю и тебя, и себя, и наших детей. Я тебе руки свяжу, так и будешь жить со связанными руками. Понял?”
Я сижу, идиотски улыбаясь, тру лоб, силясь что-то сообразить, и вдруг мысль, всепоглощающая, острая, обжигает мой мозг:
— “А ведь я еще могу узнать смысл жизни. Еще не поздно. Еще можно жить долго-долго, и быть счастливым”.
Я приподнимаюсь в кресле, крепко обнимаю заплаканную Ольгу, глажу ее волосы и чувствую... Что же я чувствую?..
Что я обыкновенный куб на бесконечной темной плоскости, или когда-то был им.