Рис. Е.Нистратовой
Лесник Андрей Дубинко, объятый мрачными думами, сидел на крыльце своего нового, построенного на доходы от незаконной продажи древесины, дома и нервно курил.
Стоял погожий апрельский денёк, весело щебетали, радуясь наступлению долгожданного тепла, птицы, а рогоносный супруг чувствовал себя прескверно.
"Ну что ещё этой бабе нужно? - спрашивал себя лесник, глубоко затягиваясь очередной сигаретой. - И в доме у меня вроде бы всё есть, и в штанах, слава богу, не пусто! Ан нет - опять сквозанула в сторону, шалава! И с кем?!!" Перед его мысленным взором снова встал гнусный образ плюгавого "мандаринового орла". Андрей в сердцах сплюнул. Раздражало его ещё и то, что кавказские проходимцы помимо "левой" связи с Маруськой ухитрялись к тому же получать "левую" прибыль от продажи некачественных продуктов в её магазине.
"Надо разводиться", - "окончательно" решил Дубинко.
Другого выхода из своего постыдного положения несчастный уже не видел. "Профилактические работы", регулярно проводимые им с женою в воспитательных целях, после которых Марусе частенько приходилось стоять за прилавком магазина в чёрных очках, скрывавших огромные фиолетовые "фонари" под глазами, не приносили ни пользы, ни душевного облегчения. Пожалуй, только мысли о детях удерживали доведённого до предела мужика от крайнего шага. Впрочем, злые языки болтали, что дети вовсе и не Андрюхины. Действительно, обе его дочки ничем не походили на сухопарого и жилистого отца, а удались породой в Марусю: такие же крупные, пышные, как булки из дрожжевого теста, белобрысые и румяные, с короткими толстыми шеями, головы на которых почти не поворачивались, и голубенькими, ничего не выражающими глазками-пуговицами.
Девчонки подрастали, и вероятность того, что, вдохновлённые материнским примером, они со временем начнут вести себя точно так же, была очень велика. Ну как мог Андрей оставить их с Маруськой? Тупик, полный тупик!
Подняв глаза, Дубинко бросил тяжёлый взгляд на дорогу и неожиданно увидел приближающегося к его дому участкового Пашку Агафонова и с ним какого-то незнакомого мужчину в сером пиджаке и с "дипломатом".
Сердце лесника ёкнуло: он вспомнил, как утром зарёванная Маруська тщательно пудрила лицо и надевала на нос традиционные тёмные "стёкла".
"Донесла, дрянь! - подумал Андрей. - Угрожала, что заявит, и заявила-таки!"
Дубинко пожалел, что мало побил жену. Скомкав опустевшую пачку из-под "Примы", он зашвырнул её в кусты и, глубоко вздохнув, приготовился к встрече с милиционером.
- Здорово, Андрюха! - поприветствовал хозяина участковый. - Ты чего как с креста снятый?
- Да ты и сам, видать, знаешь, - невесело отвечал лесник. - Из-за Маруськи, небось, пришёл?
- Да нет, - удивился Агафонов. - Я только что из города. А что, опять? ...?!
Андрей горестно махнул рукой.
- Знаешь, Андрюха, - участковый был в весёлом расположении духа и решил подшутить, - Я в городе, напротив нашего РОВД, наблюдал такую картину: мужик прогуливал дога, суку с медалями. Так вот он на неё предохранительные штанишки надел, чтобы случайные кобели породу не испортили. Может быть, и твоей Маруське такие заказать?
- Да моей хоть у Петьки-жестянщика из нержавейки заказывай - ни хрена не поможет! А вот "медали" ей от меня перепадают - вчера ещё одну под левый глаз подвесил. Я-то думал, ты по этому поводу и пришёл.
Во время разговора незнакомец деликатно отошёл в сторону и, делая вид, что ничего не слышит, демонстративно изучал окрестности.
- Надоели вы мне со своими семейными разборками! Учти, Андрей, - доиграешься когда-нибудь, - счёл нужным предупредить Дубинко участковый. - Либо она тебя посадит за рукоприкладство, либо ты её ненароком по пьяни зашибёшь! Развёлся б ты с ней, что ли, сколько можно народ смешить!
Лесник стоял, потупившись.
- Ну да ладно, - переменил тему милиционер. - Я ведь к тебе по другому делу пришёл. Герман Петрович, поди-ка сюда!
Нежданный гость приблизился. Это был мужчина лет 35-ти, среднего роста, тёмно-русый, с тонкими чертами лица. Для сельского жителя его внешность могла показаться чуждой, но открытый взгляд и приятная улыбка располагали к себе. Лесник пожал тонкую и узкую, не крестьянскую руку Германа Петровича.
Агафонов объяснил, что встретился с незнакомцем на вокзале, где тот расклеивал объявления о том, что снимет дом в сельской местности на весенне-летний период.
- Я про избу тёти Даши и вспомнил! - пояснил участковый. - Всё равно ведь без дела стоит, а так какая-никакая тебе копейка.
Избёнка умершей несколько лет назад матери Андрея притулилась здесь же, у опушки леса, рядом с новой усадьбой. Лесник всё собирался разобрать её на дрова, да не доходили руки. Хозяйство было большое: два огорода, скотина, вишнёвый сад. Работа в лесу тоже отнимала много времени, поэтому старый дом, ставший никому не нужным, так и стоял заколоченный.
- Документы у них в порядке: и у него, и у жены, - заверил Пашка.
- Жена подъедет позже, - мягким тенорком сообщил гость.
- Я не против, - согласился Дубинко. - Живите на здоровье. Прямо сейчас можете и заселяться. Об оплате договоримся. Много не возьму.
В заброшенной избе было сумрачно, пахло старым деревом и сеном с чердака. В лучиках света, пробивавшихся сквозь закрытые ставни, кружились пылинки.
- Прибраться здесь надо, - как бы извиняясь, произнёс лесник. - Маша придёт вечером, я ей скажу, чтобы пол помыла.
- Что вы, что вы, не беспокойтесь! - воскликнул Герман Петрович. - Я сам! Где тут у вас вода?
Взяв ведро, новый жилец отправился к колодцу. Андрей вернулся домой и прилёг отдохнуть. Минувшей ночью бедняга почти не сомкнул глаз, выслеживая неверную жену, так что сегодняшний выходной пришёлся как нельзя кстати. Он уже было задремал, когда звонкий смех вернувшихся из школы дочерей заставил его открыть глаза.
- Батя! - заливаясь, как колокольчик, кричала старшая, Зинка. - Что это за дядька вокруг нашего колодца бегает?
- То с того боку подскочит, то с этого! - держась за толстый живот, вторила ей сестра Нинка. - Утопиться, что ли, хочет?
Дубинко выглянул в окно. Действительно, у Германа Петровича возникли какие-то проблемы. Ведро, опущенное им в колодец, легло на поверхность воды и никак не хотело погружаться. Посланные на выручку девчонки, умирая со смеху, помогли неловкому горожанину достать ведро, а заодно и навести порядок в избе. Благодарный постоялец дал им денег на мороженое, и две толстушки, не переставая радостно хохотать, галопом помчались к матери в магазин.
Узнав о появлении квартиранта, Маруся весь день провела как на иголках и, прекратив торговлю на час раньше, вернулась домой.
- Андрюш, ведь он там, поди, голодный сидит! Давай его ужинать позовём! - предложила она мужу.
Несмотря на свою слабость, жена лесника обладала добрым сердцем, и долго сердиться на неё Андрей не мог.
Герман принял приглашение с радостью, не стал ломаться, как обычно делают городские. Он захватил с собой кейс, из которого извлёк бутылочку коньяка и коробку конфет "Ассорти".
Хозяйка выставила на стол закуску: жареную картошку, порезанное ломтиками сало, солёные помидоры, огурчики, грибы - всё то, чем щедро одаривала деревенских жителей природа-мать.
- Угощайтесь, Герман Петрович!
- Просто Герман, - улыбнулся гость. - Мы теперь с вами соседи.
Выпили по рюмке за знакомство.
- А вы, Герман, каким родом деятельности занимаетесь? - поинтересовался хозяин.
- Мы с женой дизайнеры. Оформление жилых помещений, офисов, подбор интерьеров...
- Солидно, - с уважением кивнул головой Андрей. Маруся сделала вид, что тоже поняла, о чём речь.
- И как, заказов много?
- На жизнь хватает, - Герман снова улыбнулся своей мягкой интеллигентной улыбкой.
Налили ещё по одной.
- Грибочков, грибочков попробуйте! - жена лесника засуетилась ещё больше, увидев перед собой учёного человека.
Герман аккуратно наколол на вилку маслёнок и отправил его в рот.
- Просто чудо! - воскликнул он. - Нет, в городе ничего подобного не найдёшь!
- Маша сама закатывала, - похвалился хозяин.
- И собирала сама, - засияла довольная Маруся. - Огурчик возьмите, сальца... Колбаска вот домашняя. Кушайте, не стесняйтесь. За работой, видно, и поесть некогда. Знаем мы, как городские питаются: чай да бутерброды, небось, чёрствые. Андрюш, помнишь Славика Тряпкина, ну, тоже на городской женился? У меня, хвалился, жена - инженер-экономист! Так эта экономистка его голодом заморила - всё яичница да яичница, и та подгорелая! Дома-то у матери привык холодец из свиных ножек трескать... Так отощал в примаках, что кровь носом пошла - маманя его еле вызволила оттуда...
Слегка посоловевший Герман, улыбаясь, внимал Марусе и продолжал есть.
- Насчёт жратвы она мастерица, - лесник с размаху шлёпнул жену по сальной спине. - И вообще баба работящая. Кабы ей ещё мозгов добавить... да язык укоротить.
Маруся вспыхнула и хотела было ответить мужу какой-нибудь гадостью, но испугалась, как бы он не помянул при госте о других её "достоинствах", тем более, что обида от последней подлости ещё была свежа, а после третьей рюмки Андрей начал хмелеть. Ничего не сказав, она вышла на кухню поправить макияж под левым глазом.
Хозяин снова наполнил рюмки.
- Хорошая у вас жена, Андрей. Простая, как сама природа. Давайте выпьем за неё, - предложил гость.
- Слишком простая, - согласился лесник. - Марусь, иди сюда, за тебя пьём! Да захвати бутылку свойской, а то коньяку капут!
Маруся, не возражая, принесла самогонки.
После ужина супруги Дубинко проводили пошатывающегося Германа в старый дом. Была чудесная весенняя ночь. В бескрайнем небе, как золотистые мохнатые пчёлы, роились звёзды, их отражения дрожали в лужах талой воды.
- Ребята, смотрите, какая красота! - восклицал в умилении горожанин. - А воздух! Сплошной озон! Как у вас здесь хорошо! Как я рад нашей встрече!
Дизайнер попал ногой в лужу, раздавив звёздную пчелу, ойкнул и счастливо рассмеялся...
Лёжа в постели, Маруся никак не могла успокоиться, полная впечатлений от встречи с Германом.
- До чего же культурный мужчина! Коньяк, конфеты! А в разговоре какой вежливый! - не переставая, восхищалась она.
- Слабак! - припечатал Дубинко, отвернулся к стене и захрапел.
Маруся ещё долго ворочалась и несколько раз взбивала подушку, прежде чем уснула.
Утром, подоив корову и отправив её в стадо, а мужа и детей соответственно на работу и в школу, жена лесника налила в литровую банку свежего молока и, закрыв пластиковой крышкой, понесла угощение соседу.
Дверь в избу была незаперта. Маруся, чтобы не показаться некультурной, постучалась и, не услышав ответа, вошла. Полураздетый Герман спал на старой, с пружинной сеткой, кровати.
"Носки рваные, - заметила Маруся. - Лахудре городской и в голову не придёт заштопать. Такого мужчину не ценит!"
Толстухе до слёз стало жаль неухоженного интеллигента. Именно так и начинались почти все её романы: сначала возникало сочувствие к неприкаянным, ущербным в чём-то мужикам, желание обогреть, приласкать их, лишённых женской заботы, скрасить пустую, серую жизнь бедолаг. Непонятным образом это почти материнское чувство приводило добрую бабу к очередному грехопадению. Забывая обо всём, она бескорыстно приносила себя на алтарь любви. Тем более обидным было последующее поведение "осчастливленных" Марусей представителей противоположного пола. Получив задарма всё, что им было нужно, подлецы не испытывали к любвеобильной матроне ни малейшего чувства благодарности или хотя бы простого уважения, а вместо этого совершенно не по-джентельменски трепались на всех углах о том, что было и чего не было, причём некоторые смеялись ей в лицо, а самые паскудные даже сплёвывали вслед. Несмотря на это, Маруся Дубинко ни на кого не держала зла, оставаясь после всех житейских передряг такой же весёлой и добродушной.
Герман что-то пробормотал во сне и перевернулся на бок. Одеяло сползло с него на пол. Маруся поставила молоко на стол и подошла к кровати, чтобы накрыть постояльца. Под полурасстёгнутой рубашкой на безволосой открытой груди Германа поблёскивал золотой медальон. Маруся присела на край кровати и наклонилась, чтобы рассмотреть украшение. Это был кружок размером с пятьдесят копеек, разделенный пополам кривой бороздой так, что получилось нечто похожее на двух тесно прижавшихся друг к другу головастиков. Зелёные камешки, вставленные "головастикам" вместо глаз, хитро посверкивали.
Наверное, почувствовав пристальный взгляд постороннего, Герман внезапно открыл глаза.
- А, Маша, - он улыбнулся своей необычной улыбкой. - Здравствуйте. Что сейчас - утро или вечер?
- Утро, Герман Петрович. С добрым утром! - застигнутая врасплох, женщина смутилась и покраснела.
- Я вот молочка вам принесла, - начала оправдываться она. - Может, лучше бы рассольчику? Вчера ведь малость перебрали. Моему-то слону ничего, а вам с непривычки тяжело. Голова, поди, болит?
- Нет-нет, всё нормально, - успокоил суетливую хозяйку Герман. - И не надо так официально, по имени-отчеству, вчера ведь пили на брудершафт.
- Ох, я и забыла! - всплеснула руками Маруся. - Правда, давайте на ты!
Она не понимала, что происходит в её душе: Герман был первым мужчиной, которого она стеснялась. Не зная, куда девать свои огромные белые руки, она спрятала их за спину, выпятив при этом подушкоподобные груди, на изготовление которых не хватило бы силикона ни в одной клинике. Квартирант смотрел на неё и понимающе улыбался.
- Какая ты красивая, Маша. Ведь красота - это прежде всего здоровье, сила... Настоящая русская женщина. Кровь с молоком! - Герман хитро подмигнул ей.
- Ой, мне ведь магазин пора открывать! - вспомнила Маруся и пулей вылетела из избы. Лицо её пылало от смущения, толстые колени дрожали.
Открывая магазин, она долго не могла попасть ключом в замок. Пришедшие за хлебом и селёдкой бабки ядовито шептались за спиной продавщицы, перемывая ей кости...
Весеннее тепло разливалось по Загривовке. Исчезли последние островки снега. Покрылись клейкими листочками деревья, распустились молодые одуванчики. Закончился массовый сбор берёзового сока, настало время позаботиться о будущем урожае. По утрам, будя грохотом всех, кто ещё спал, по деревне разъезжал тракторист Колька, надеявшийся подзаработать на вспашке частных огородов. Из открытых окон тянуло самогонным духом: загривовцы готовились к посевной, Пасхе и майским праздникам.
Луна пошла в рост, наступило благоприятное время сажать картошку. Семейство Дубинко в полном составе вышло на огород. Герман, проживший к тому времени на новом месте почти неделю и успевший довольно близко сойтись не только с лесником и его женой, но даже с отличавшимися редкой злобой собаками Тузиком и Полканом, которым он постоянно подносил лакомые кусочки, вызвался помочь.
Ему выдали кирзовые сапоги и старую фуфайку. Выйдя на поле, он первым делом вдохнул полной грудью запах разбросанного накануне навоза и восхищённо воскликнул:
- О-о! Биогумус! Какой первозданный аромат! Божественно! Скажи, Андрей, а ты не пробовал завести у себя на участке калифорнийского червя? Где-то я читал, что этот червь просто идеально способствует разрыхлению почвы и повышению урожайности.
- Заведу обязательно, - пообещал лесник, презрительно ухмыльнувшись.
Нелепо было слушать советы ни бельмеса не смыслящего в агрономии городского жителя. Нинка и Зинка невежливо расхохотались. Мать, почему-то смутившись, отвесила дочерям по затрещине, после чего дружная семья приступила к работе.
Маруся водила лошадь, Андрей шёл за плугом, а дети и Герман закладывали картошку в борозды. День был погожий, работа спорилась, даже кобыла Роза, казалось, трудилась с удовольствием. Настроение испортил неожиданно подъехавший на УАЗике с городскими милиционерами участковый Агафонов, который сообщил, что на посту ГАИ задержана машина ворованного леса, и для составления акта требуется присутствие лесника. Помянув недобрым словом всенародную "мать", Дубинко быстро переоделся и уехал, оставив за начальника Маруську.
После отъезда хозяина всё пошло вкривь и вкось: никогда не видевший плуга дизайнер то чрезмерно зарывался в землю, то проносился поверху подобно катеру на воздушной подушке. Маруся пыталась было подменить его и сама навалилась монументальным телом на плуг, но ничего хорошего из этого не вышло: теперь ведомая Германом Роза то останавливалась как вкопанная, то пускалась в галоп, оглашая округу громким насмешливым ржанием.
"Да, - думала уставшая Дубинчиха, - ни на что не годятся эти городские мужики. Ни работать, ни выпить не умеют. Вроде и умный, а случись что - не выживет..."
Сердце её снова исполнилось жалостью к слабосильному интеллигенту. Промучавшись часа два и пропахав несколько кривых борозд, решили на сегодня закончить. Довольные девчонки, быстренько помывшись вместе с матерью в натопленной с утра бане и ухватив по полбуханки хлеба с салом, убежали в клуб на дискотеку.
Баня была предоставлена в распоряжение Германа. Вкратце просветив непосвящённого городского жителя, как следует пользоваться этим великим творением русского дизайна, и вручив Герману свежий веник, Маруся пошла приготовить чай, однако, не успела она отойти далеко, как донесшийся из бани громкий визг вернул её обратно. Оказывается, Герман Петрович, решив добавить по её же совету парку, плеснул воды на раскалённые камни и, не успев вовремя отдёрнуть руку, обжёг чрезмерно чувствительную городскую кожу.
Подобно наседке, услышавшей призывный писк попавшего в беду цыплёнка, распаренная Маруся ворвалась в предбанник, где перед её безресничными очами предстал испуганный случившимся, жалкий, беззащитный в своей наготе интеллигент.
Часа через полтора они оба, довольные и разомлевшие, сидели на веранде у Маруси и пили чай внакладку с ванильными сухариками. Пострадавшая конечность Германа была заботливо смазана подсолнечным маслом и почти не беспокоила его. Прихлёбывая чай и весело поглядывая на партнёршу своими искристыми глазами, он сыпал, как из рога изобилия, анекдотами и весёлыми житейскими историями. Очарованная баба слушала, разинув рот. После близкого контакта в бане Герман вырос в её глазах неимоверно: такого чуткого и нежного мужчины она никогда прежде не встречала. На словах Маруся не смогла бы объяснить, чем он отличался от легиона своих предшественников, что именно заставляло её замирать в сладкой истоме, пронизывающей всё её девяностовосьмикилограммовое тело, при воспоминании о ласках этого необычного, не очень, в общем-то, и сильного мужика. Казалось, он видел её насквозь, понимал всю её женскую сущность, её неутолённую жажду любить, её потребность подарить кому-нибудь всю щедрость своей грубоватой, но в то же время нежной души.
Глядя на уже знакомый ей медальон, Маруся отважилась наконец спросить о нём.
- Гера, а что это за узор такой - вроде как два головастика обнялись? Твой знак Зодиака, что ли?
Герман рассмеялся:
- Нет, Маша, это не головастики. Скорее это две капли. По древнему китайскому поверью, всё в мире состоит из двух начал: мужского и женского, Инь и Янь, и, подобно жидкости, энергия Инь переливается в энергию Янь и наоборот, и таким образом оба начала дополняют друг друга и усиливают, хотя по существу являются разными.
Маруся попыталась сделать умное лицо.
- А как с женой у тебя? Тоже дополняете друг друга? - решив, что имеет достаточно прав на такой вопрос, поинтересовалась она.
Герман слегка погрустнел.
- У нас с Афродитой сложные отношения. Понимаешь, Маша, мы ОЧЕНЬ близкие люди. Ближе, пожалуй, не бывает. И, в общем-то, именно из-за этой близости мы с ней бесконечно одиноки. Вроде бы мы и вместе - и в то же время каждый сам по себе.
Маруся совсем ничего не поняла, но от этих слов Германа её чувство к обделённому, как ей показалось, женской лаской городскому жителю вспыхнуло ещё ярче.
С наступлением ночи деревенская гетера опять долго не могла заснуть. Её не волновало долгое отсутствие мужа - покоя не давали думы о Германе.
"Глиста какая-нибудь в очках, - с неприязнью думала толстуха о жене дизайнера. - Не приласкает, видно, никогда мужика. Учёная! Видали мы таких учёных! К примеру, Нелька, завклубом, - тоже, культпросветучилище закончила, уже четвёртый десяток разменяла, а до сих пор в девках! Кожа да кости, одна папироса в зубах торчит! А всё почему - гордая очень, на всех свысока смотрит, любит покомандовать! Но не так-то легко найти осла, который позволит на себя взгромоздиться. Вот женихи-то все и разбежались. А Германова жена, видать, смогла... Герман - он добрый, мягкий, эта змея очковая ему и оплелась вокруг шеи! Одно имечко чего стоит - Афродита! Иди ты!.."
... Лесник вернулся только под утро, изрядно набравшийся: "обмывали" составление акта. Воров отпустили с миром за соответствующую мзду, все остались довольны...
Через пару дней Герман уехал: работа дизайнера требовала его присутствия в городе.
- Делу время - потехе час, - вздохнул он, ласково и грустно глядя на провожавших его Марусю с мужем. - Пора за работу. Зато Афродита моя как раз должна освободиться, пора и ей отдохнуть. Завтра вечерним рейсом приедет, привезёт кое-что из вещей.
- Я её встречу на автостанции, - тоном, не допускающим возражений, произнёс лесник. - Машина пока в ремонте, так я запрягу лошадь.
- Заранее благодарен, - обрадовался Герман. - Мы с ней чем-то похожи, вы её сразу узнаете.
После отъезда Германа у Маруси всё валилось из рук: она не могла уже по привычке обвешивать и обсчитывать подслеповатых деревенских пенсионеров и целый день торговала себе в убыток.
Вечером, когда над Загривовкой взошла полная, яркая, похожая на желток яйца домашней птицы, луна, Маруся долго смотрела на неё, чего не делала никогда раньше, и тяжело вздыхала.
На следующий день, как и договаривались, лесник встречал на автобусной остановке жену Германа. Он и вправду узнал Афродиту сразу, как только она вышла из автобуса. Стройная, длинноногая, одетая по-городскому неярко и со вкусом, она разительно отличалась от топорно срубленных загривовских женщин с их одинаковыми химическими завивками, лоснящимися неухоженными лицами и пурпурными, как у вурдалаков, накрашенными дешёвой помадой губами.
Афродита, видимо, тоже поняла, что повозка подана именно для неё, и, радостно улыбаясь, подалась навстречу Андрею. Уложив в телегу два чемодана и рюкзак, доверху набитый какой-то металлической посудой, Дубинко помог сесть гостье и, шлёпнув вожжами по гладкому крупу Розы, приказал ей:
- Но, пошла!
Кобыла неспешно, с чувством собственного достоинства, затрусила по изъезженной дороге мелкой рысью.
Лесник отметил про себя, что у городской дамы усталый и даже болезненный вид. Лицо её было бледно, под глазами темнели круги, как после бессонной ночи.
"Ничего, - подумал Андрей, - попьёт молочка, отдохнёт. Герману сдадим в лучшем виде".
Дорога шла через лес. День был солнечный, тёплый, от весенних запахов городскому жителю можно было сойти с ума.
- Как у вас всё-таки хорошо! - воскликнула Афродита. - Какое счастье жить вот так, в близости с природой!
Своей манерой восторгаться окружающим миром она удивительно походила на Германа. Всю жизнь проживший в деревне, лесник слушал её и только усмехался наивности учёных горожан.
Справа белела поляна цветущих ландышей.
- Боже мой, ландыши! Да сколько же их тут! Чудо, просто чудо!
Андрей остановил лошадь, чтобы нарвать букет. Глядя, с какой любовью Афродита гладит длинными нервными пальцами фарфоровые чашечки цветов, лесник с горечью подумал о своей жене. "Моя Манька первым делом подсчитала бы, сколько здесь букетиков и на какую сумму их можно продать... Живёт среди такой красоты, и хоть бы что в душе шевельнулось!"
- Заяц, смотрите, настоящий заяц! Какой ловкий! А хвостик, хвостик!
"Маруська бы на глаз определила, сколько в этом зайчике килограммов", - снова мысленно сравнил Дубинко двух женщин. Сравнение было не в пользу его дражайшей половины, и на душе, прежде неоднократно обгаженной Маруськой, опять стало муторно.
"Торгашка - она и есть торгашка", - подумал он, плюнул и больно подхлестнул лошадь. Оскорблённая Роза заржала и взбрыкнула.
Городская гостья засмеялась.
- Капризная она у вас! Картошку сажали - замучились... - она вдруг запнулась и добавила, - Герман мне рассказывал.
Из-за поредевших сосен показалась усадьба лесника. Навстречу хозяину, весело тявкая, выбежали Тузик и Полкан.
- Не бойтесь, - предупредил лесник. - Они облаять-облают, а не укусят.
Собаки, однако же, и не думали лаять на Афродиту, а наоборот, весело повизгивая, начали подпрыгивать и ласкаться к ней.
Андрей был несказанно удивлён таким поведением своих псов, воспитанных в недоверии к посторонним. Афродита присела и потрепала Полкана за ухом. Тузик ревниво поскуливал рядом, требуя, чтобы на него тоже обратили внимание.
- Надо же! - воскликнул лесник. - Что значит хороший человек - даже собаки сразу чувствуют!
- Очень люблю животных, - призналась Афродита. - Хотела даже пойти на биофак...
Подошли к дому. Поднявшись на крыльцо, жена Германа уверенным движением, как будто сама его туда положила, достала из потаённого места ключ и отперла дверь.
- Вот с этим чемоданчиком, пожалуйста, осторожней. Здесь мои пенаты. Домашние божки, - предупредила она Андрея.
В чемоданчике оказались бережно завёрнутые в несколько слоёв бумаги мелкие статуэтки из фарфора и керамики, которые Афродита сразу же принялась разворачивать и расставлять на столе.
Несуществующие, фантастические животные, причудливые уродцы непонятного пола, просто мелочи, вроде неприличного вида пепельницы... Казалось, между предметами коллекции не существует никакой связи, и всё же объединяющий дух здесь присутствовал. Дубинко с интересом рассматривал фигурки.
- Вот это - китайский бог плодородия, - видя его любопытство, начала пояснять Афродита, извлекая из бумажных одежд очередную скульптурку. Улыбающийся болванчик с ног до головы был облеплен весёлыми бритоголовыми ребятишками.
- Ухитрялся производить потомство без помощи женщин.
- Как же это он так изловчился? - засмеялся Андрей.
- Очевидно, был самодостаточным, - она загадочно улыбнулась.
- А это что за персонажи?
- Андрогины. Есть древняя легенда о том, что когда-то люди совмещали в себе женские и мужские признаки и от этого были сильны вдвойне, поэтому боги разделили их пополам... И теперь каждый человек ищет свою половину. Некоторым везёт, но большинство так и не находит...
- Слышал. Вам с Германом, я вижу, повезло...
"Не то, что мне с Маруськой", - подумал он про себя и вздохнул. Афродита ничего не ответила, только дрогнули уголки губ.
Закончив разбор вещей, жена дизайнера отправилась в магазин.
- Привет, Маша! - радостно произнесла она, переступив порог.
Продавщица сначала насторожилась и процедила сквозь зубы "здрасьте", но, увидев блестевший на шее незнакомки такой же, как у Германа, медальон, поняла, что перед ней жена друга.
- Сухарики есть? Ну те, ванильные? - спросила гостья.
"Про сухарики ей рассказал! Интересно, а про баню доложил или нет? Говорил, что очень близки с женой, мог и проболтаться", - с неприязнью подумала Маруся. Она оценивающе оглядела Афродиту. Та показалась ей чересчур худой и костлявой.
"Чисто мужик в юбке. Что с неё толку?! Не такая ему нужна!" - Маруся снова пожалела своего нового друга и тяжко вздохнула.
- Устала, Маш? Много работы? - сочувственно спросила Афродита. - Не надо падать духом! - и она ободряюще подмигнула толстухе, совсем как Герман.
Дело шло к вечеру, пора было закрываться. Продавщица отвесила новой знакомой сухарей, и они пошли домой вместе. По дороге дизайнерша не переставала восхищаться чистым деревенским воздухом и живописными пейзажами. Маруся мрачно молчала, косясь на свою спутницу.
Совершенно неожиданно навстречу им вышел из какого-то закоулка пьяный Петька-жестянщик. Петька был мастер на всякого рода шутки и розыгрыши, особенно будучи "под мухой". Вот и сейчас он решил пошутить и, приблизившись к женщинам, вместо того, чтобы поздороваться, резко наклонился и, протянув руку, как бы намереваясь схватить кого-нибудь из них за определённое место, рявкнул:
- Здесь не пробегала во-от такая собачка?!!
Маруся от испуга взвизгнула и присела, что было вполне естественной реакцией на такую "шутку". Афродита же, напротив, не растерялась, а, выставив вперёд жёсткий кулачок, спокойно ответила:
- Во-он туда побежала!
Жестянщик наткнулся на кулак носом. Обливаясь кровью, он осел на землю и, не понимая, что же, собственно говоря, произошло, некоторое время отупело смотрел перед собой и лишь немного погодя, когда женщины отошли уже на приличное расстояние, разразился заковыристыми ругательствами (в подобном красноречии ему в Загривовке также не было равных).
Петьку было слегка жаль, но Маруся не стала останавливаться, чтобы оказать ему помощь. Жестянщик, в своё время не преминувший воспользоваться её благосклонностью, впоследствии повёл себя самым недостойным образом, буквально не давая бедной женщине прохода всякими хамскими выходками и грязными оскорблениями.
"Поделом ему", - решила Маруся.
Поступок Афродиты вызвал в продавщице чувство невольного уважения. Эта дамочка оказалась вовсе не такой слабой, как представлялось раньше.
"Спортсменка, наверное. Каратистка", - подумала жена лесника.
- Ловкая ты, - с лёгкой завистью в голосе похвалила она свою спутницу. - Наверное, и Германа своего гоняешь, если провинится? Мужчина он видный, при деньгах, девки таких любят...
- Ну что ты, Маша! - засмеялась Афродита. - Мы же современные люди. Я совершенно не ревнива: если Герману хорошо, то и мне хорошо.
После этих слов неприязнь лесничихи к Афродите окончательно улетучилась. Маруся поняла, что приобрела новую подругу. Две недели, которые гостья провела в деревне, женщины постоянно общались между собой, занимались огородом, собирали лекарственные травы, в знании которых дизайнерша проявила неожиданную компетентность, варили варенье из одуванчиков, делились домашними секретами и тайком от лесника прикладывались к бутылке с коньяком. Впрочем, Андрей тоже не остался в стороне, предложив показать гостье заповедные лесные места.
Афродиту всё приводило в восторг: хатки бобров и сделанные ими запруды, случайно встреченный лось и даже обычные муравейники.
- До чего удивительные насекомые! Высочайшая организация, можно сказать, коллективный разум. Интересно, почему природа не пошла дальше по этому пути, а решила всё-таки создать человека?
- Человек, наверное, более приспособленный, взаимозаменяемый, что ли, - предположил лесник. - У этих букашек с рождения всё ясно: или ты рабочий, или ты солдат, или ты нянька. А человек всегда может перестроиться в зависимости от обстоятельств.
- Не всё так просто, - возразила Афродита. - Ты знаешь, если в муравейнике погибает матка, муравьи немедленно переводят своих личинок на особое питание, и происходит переориентация - из червячка, который должен был стать рабочим муравьём, получается царица. Так же бывает и у рыб: если из-за какого-нибудь катаклизма в стае остаётся недостаточное для воспроизводства количество самцов, самки меняют пол на противоположный. Так что по части приспособляемости человек скорее уступает братьям нашим простейшим.
Они вышли на залитую солнцем заросшую густой травой поляну.
- Какая красота! - в который раз воскликнула Афродита.
Леснику тоже захотелось сказать что-то значительное.
- Да, "красота спасёт мир"! - вспомнил он.
Его спутница скептически усмехнулась:
- Позвольте вам возразить. Кто скажет, что некрасив, например, ядерный взрыв? Или современный военный самолёт? Или извержение вулкана? Нет, мир спасёт не красота, а только коллективный разум человечества, когда мы, как эти муравьи, ощутим себя единым организмом, когда преодолеем все противоречия: социальные, политические, религиозные, между полами, наконец, когда у людей появится единая цель и мы начнём трудиться для достижения этой цели...
- Вряд ли это возможно, - вздохнул лесник.
- Выбора у нас нет. Вернее, есть, но это - гибель цивилизации...
Ум и эрудиция этой женщины необыкновенно привлекали Андрея. Со времён учёбы в лесотехническом институте Дубинко не встречал столь интересного собеседника. Работа в лесу и жизнь с пустой, ограниченной животными инстинктами, женой привели его в некоторой мере к одичанию. Знакомство с семьёй дизайнеров напомнило Андрею, что кроме леса и деревни существует ещё и другой мир: мир мыслителей и учёных, людей творческих, создателей и потребителей "духовной пищи".
- Вот здесь я прошлой осенью завалил кабана, - решил переменить тему разговора и заодно похвалиться Дубинко.
Лицо Афродиты стало строгим.
- Не люблю охоту. Бессмысленное и безнравственное занятие. Можно убить по необходимости, но не ради собственного удовольствия
Заядлый охотник, Андрей не нашёл, что возразить. В общем-то, она была права, эта угловатая, коротко стриженная, похожая на озорного мальчишку и одновременно серьёзная женщина, к которой он испытывал неодолимое, пугающее его влечение.
В ответ на неловкое молчание лесника Афродита подошла к нему вплотную, заглянула в глаза и хитровато, всепонимающе улыбнулась, совсем как знаменитая Джоконда.
- Не надо бояться себя, Андрюша! Наслаждайся жизнью - она так коротка! Глупо было бы хранить верность Маруське... - сказала она.
Лесник опешил от неожиданности, но только на мгновение...
Из леса они вернулись уже под вечер, полупьяные от кислорода и свежих впечатлений. Маруся подозрительно посмотрела на мужа, но тут же подумала, что вряд ли он способен составить конкуренцию Герману, и ничего не сказала.
Месяц сошёл на нет, стояла тёмная ночь. Томимая любовной тоской и вследствие этого страдающая бессонницей, Маруся вышла в палисадник. Сладко пахли цветущие вишни, в зарослях над рекой заливался соловей. Толстуха вдруг поймала себя на мысли, что никогда прежде не обращала внимания на соловьиные трели. Теперь же она невольно заслушалась великолепным пением птицы.
Вслед за женой на крыльце появился лесник, которому тоже не спалось. Супруги стояли молча, внимая музыке природы. На душе у обоих было неспокойно и одновременно радостно. Маруся с трепетом думала о Германе, Андрей, соответственно - о его жене. Словно в унисон их мыслям, в избушке зажёгся свет, и оттуда, заглушая щебет соловья, донёсся странный звук, похожий на стон. Дубинко насторожились. Звук повторился. Переглянувшись, Андрей с женой бросились к старому дому. Дверь была заперта изнутри. Лесник забарабанил в неё кулаком:
- Афродита, открой! Что случилось?
Вместо ответа из-за двери послышался душераздирающий вопль. Голос принадлежал скорее мужчине, чем женщине.
- Герман! - взвизгнула в ужасе Маруся. - Там Герман! Когда же он приехал? Ему, наверное, плохо! Откройте, ради бога!
Стоны на мгновение затихли, затем подошедшая к двери, тяжело дышащая Афродита, взволнованно, осипшим, как бы простуженным голосом, произнесла, не открывая:
- Ребята, у нас всё нормально. Пожалуйста, идите домой...
Снова кто-то застонал, но уже тише, вероятно, пытаясь сдержаться.
- Герман, что с тобой? - не могла успокоиться Маруся. - Ты заболел?!
Опять послышался сдавленный стон, и после некоторой паузы ответил уже Герман, крайне раздражённым тоном:
- Сказано же вам: всё в порядке! Не мешайте!
Свет в окошке потух. Маруся пыталась ещё раз броситься сдобной грудью на дверь, но муж оттащил её.
- Пошли! Не поняла, что ли?..
До Маруси дошло, что Герман и Афродита, видимо, занимались какой-то изощрённой формой любви. Она почувствовала стыд от того, что вмешалась не в своё дело, и одновременно жгучую ревность. Больше всего на свете ей хотелось бы сейчас оказаться на месте дизайнерши. Аналогичные ощущения испытывал и Андрей. Дубинко вернулись домой и молча легли в постель спиной друг к другу.
Утром, перед тем, как уйти на работу, Маруся выглянула в окно и увидела Германа. Тот сидел у себя на крыльце, подставив лицо ультрафиолетовым лучам солнца. Вид у него был измождённый, болезненный. Нет, всё-таки вчера с ним было что-то неладно, наверное, какой-нибудь приступ. "Скрывают", - подумала жена лесника. Отлив два литра молока, сердобольная женщина понесла его квартирантам.
Герман, улыбнувшись ей своей неподражаемой, несколько вымученной улыбкой, жадно припал к краям банки и залпом почти осушил её.
- Афродите оставь, - напомнила ему Маруся.
- Она уехала. Первым автобусом. Работа...
"Надо же, - подумала Маруся, - оставить больного мужа! Эгоистка бездушная!"
Впрочем, она была несказанно рада отъезду подруги.
- Андрей ведь тоже уедет на несколько дней - определять места под вырубку, - тихо сообщила она, по-собачьи заглядывая в глаза Герману. Лицо её, белое как сметана, густо зарумянилось от смущения.
- Вот и отлично! - ущипнув толстую ногу продавщицы выше колена, воскликнул повеселевший дизайнер.
Вскоре лесник уехал, Нинка и Зинка были отправлены на каникулы в соседнюю деревню к тётке, а Маруся на несколько дней повесила на дверь магазина табличку "Переучёт", и они с Германом уединились в избушке. Неожиданно похолодало, несколько дней подряд шли дожди, пришлось даже растопить печку. Глядя на весело потрескивающие в огне берёзовые поленья, Маруся наслаждалась теплом и близостью Германа и думала, что эти несколько дней, пожалуй, лучшее, что было у неё в жизни. Никто никогда не относился к ней с таким уважением, так бережно и ласково. Все её прежние мужчины, включая мужа, заботились только о себе, а её рубенсовское тело было для них лишь предметом необходимости, вроде тарелки щей или подушки для сна. Герман был первым, кто воспринимал её глупые речи без насмешек и не перебивая, кто с удовольствием слушал её пение (когда-то Маруся даже была солисткой деревенского ансамбля, но, выйдя замуж, всё забросила). Он был единственным, кто ни разу не обидел её неосторожным словом и ничем не унизил. В постели же с ним она чувствовала себя большим белым кораблём, ведомым опытным капитаном сквозь штормы и туманы по известному ему курсу.
Какие чувства испытывал Герман, трудно было сказать. По крайней мере, внешне он заметно посвежел и поправился на Марусиных харчах. Парное молоко, творожок, сливки, свежие яйца, курятина, отбивные котлеты, молодая зелень с огорода - Маруся не жалела ничего для поддержания друга в хорошей форме. Муж показывался редко, то пропадая в лесу, то занимаясь ремонтом машины, да ей, в общем-то, было уже всё равно, узнает он или нет.
Две недели пролетели как один день. Дожди прекратились. Вечером на прояснившемся небе вновь появилась полная луна...
Маруся, встретив корову из стада и подоив её, ночной тяжёлой бабочкой порхнула к старому дому. К её удивлению, дверь была закрыта. Маруся постучала.
- Гера, это я!
Изнутри донеслись звуки шагов.
- Маша, иди домой, я неважно себя чувствую, - надтреснутым голосом произнёс с той стороны Герман.
"Опять приступ, -подумала Маруся. - Скрывает какую-то тяжёлую болезнь. Не зря Афродита травы собирала, видно, для лечения. А вдруг у него СПИД?" - её обдало потом от страха.
- Открой! - забарабанила она в дверь кулаками-кувалдами.
Герман не отвечал. Маруся пустила в дело ноги, затем с размаху ударила в дверь задом. Внезапно дверь открылась, и женщина оказалась на полу, больно ударившись копчиком. В коридоре было темно. Кто-то невидимый перешагнул через упавшую Марусю, вышел на крыльцо и, заперев её в доме, удалился. От волнения, боли и обиды она неожиданно для самой себя горько разрыдалась.
Андрей возвращался домой на своей недавно отремонтированной "Ниве". Он уже догадывался, что жена изменяет ему с Германом, но меньше всего хотел бы сейчас застать её врасплох. После того, как он близко узнал Афродиту, Маруська со своими похождениями стала ему совершенно безразлична. Влюблённый лесник не чувствовал больше ни обиды, ни стыда, ни желания как-то приструнить, ис-править свою непутёвую супругу. Не держал он зла и на Германа. Все мысли Андрея занимала лишь Афродита...
"Она должна приехать сегодня", - блаженно улыбаясь, мечтал он. Залитая молочным лунным светом дорога с подпирающими небосвод колоннами сосен была светла, светло было и на душе у лесника от предвкушения скорой встречи.
Размечтавшись, он не заметил идущего по лесной дороге навстречу человека и едва не наехал на него. Вовремя успев притормозить, лесник узнал в поравнявшемся с его машиной ночном пешеходе не кого иного как Германа. Дизайнер шёл, шатаясь как пьяный, куда глаза глядят. Догоняя его, следом бежала, прихрамывая и держась за отбитый копчик, Маруся, которой чудом удалось вылезти через окно.
- Гера, подожди! - причитала она. - Не уходи от меня, слышишь, я всё для тебя сделаю! Я люблю тебя, Гера!
Андрей остановил машину. Его жена, истерически рыдая, промчалась мимо.
"Совсем стыд потеряла!" - возмутился про себя Дубинко.
Маруся настигла Германа и, упав на колени в голубую лунную пыль, обхватила любовника за ноги. Герман пытался вырваться из её богатырских объятий и стонал.
Лесник не мог равнодушно взирать на эту совершенно непристойную сцену. Подбежав к борющейся парочке, он схватил распростёртую в пыли женщину за шиворот и, оттащив её от Германа, дал хорошего пинка под многострадальный копчик. Маруся взвыла от боли.
- Дура! Совсем спятила! - заорал он на жену. - Оставь человека в покое!
Он хотел ещё раз наподдать ей как следует, но сзади навалился Герман.
- Не надо, Андрей, не бей её, - простонал он.
Лесник в сердцах отшвырнул малосильного дизайнера. Тот оказался неожиданно лёгким и, отлетев на пару метров, ударился спиной об сосну и сполз на землю. Маруся, взвизгнув, бросилась к нему. Герман Петрович не подавал признаков жизни.
- Убил!!! - от Маруськиного крика в небо взлетели спавшие на ближайших деревьях птицы.
Испуганный Андрей, одним прыжком оказавшись возле поверженного Германа, схватил его за руку, лихорадочно ища пульс. Пульс был, хотя слабый. Не говоря ни слова, Дубинко погрузили пострадавшего на заднее сиденье и рванули в фельдшерский пункт.
Несмотря на позднее время, медперсонал, состоящий из фельдшера-акушера Панкратова и сестры милосердия Любочки, был на месте: в медпункте готовились принять роды у цыганки.
Родственники роженицы, расположившись табором под растущей во дворе этого богоугодного заведения вековой липой, жгли костёр и пели свои бродяжьи песни. Будущая мать с перекошенным от боли лицом ходила туда-сюда по больничному коридору, поддерживая опустившийся живот и, не выпуская изо рта папиросу, тягуче повторяла: "Ме-ме-ме-ме!" Любочка грела воду и кипятила инструменты. Панкратов невозмутимо пил пиво и читал газету. Предстоящее появление на свет нового гражданина мира его не волновало: за тридцать лет работы он встретил на этом свете и проводил на тот большую часть населения Загривовки.
Увидев ещё одного пациента, фельдшер сперва допил пиво, а затем приступил к осмотру.
- Обычный обморок, - констатировал он, оглядев и ощупав Германа. - Сейчас очухается, - и сунул под нос больному ватку с нашатырным спиртом. Герман дёрнулся и открыл глаза.
- Где я? - слабым голосом спросил он, пытаясь подняться, но пошатнулся и упал на кушетку.
- В больнице, Гера, в больнице, - всхлипывая, объяснила Маруся.
Лицо Германа перекосила гримаса боли, и он, не в силах сдерживаться, громко застонал.
- Полежи-ка ты, милок, у меня до утра, - покачав головой, сказал фельдшер. - Я за тобой понаблюдаю. А вы завтра приходите, - обратился он к сопровождавшим.
Маруся порывалась было остаться с Германом, но тот категорически отказался.
- Иди домой, Маша, всё будет хорошо...
Лесник почти силой увёл жену из медпункта. Вслед им раздавались стоны то ли терзаемой схватками цыганки, то ли страдающего от непонятной болезни Германа.
Толстуха проплакала до утра. Выяснять с ней отношения у Андрея не было ни малейшего желания.
"Подам на развод, - спокойно думал он. - Обоим будет легче".
В душе он лелеял почти фантастическую надежду на то, что Афродита тоже оставит своего мужа, и они будут вместе, как тогда, в лесу...
Утром Маруся, даже не пытаясь спрятать за стёклами очков покрасневшие глаза, собрала в пакет еду для Германа, и супруги отправились навестить больного.
Фельдшер Панкратов, благополучно принявший роды у цыганки, был в стельку пьян и храпел в приёмной на кушетке. Больше в больнице никого не было. С трудом разбудив его, Дубинко попытались узнать, где Герман.
- Уехала подруга ваша, - еле ворочая языком, сообщил медик. - С цыганами и уехала...
- Какая ещё подруга? Мужчину к вам вчера доставили в бессознательном состоянии, Германа Петровича Половинкина?!
- Я и говорю, - невидящими глазами глядя перед собой, объяснял фельдшер, - цыганка пацанёнка родила... Мелкий такой - два девятьсот. Мелкие, но живучие, шельмы... У них обычай такой: родила - сразу домой, вот они её и увезли, - и он сипло запел:
Ехали цыгане - не догонишь, Пели свою песню - хрен поймёшь...
- Да не нужны нам твои цыгане! - вышел из себя Андрей. - Герман куда делся?
Панкратов тоже разозлился:
- Что за люди непонятливые! Битый час тебе толкую - уехала ваша мадам в брюках, как-бишь её там зовут... На Фросю похоже... Афродита, что ли! Точно, Афродита! Пена морская, точнее, сами знаете что. Вот, передать вам просила, - и он достал из кармана смятого халата знакомый медальон. - На память, мол, о ней. Чтобы не поминали лихом. Передаю, как честный человек... Цыгане не заметили, а то бы тю-тю... - и он снова запел:
Ты цыган и я цыган, оба мы - цыгане, Ты воруешь лошадей, а я ворую сани...
Ничего более не добившись от деревенского эскулапа, Андрей с женой в полном недоумении вернулись домой.
В старой избушке остались брошенными вещи Германа и Афродиты: кое-что из одежды, книги, сколоченная лесником полка с коллекцией странных фигурок, на кухне - жестяные банки с сушёными травами и кастрюлька со свежим отваром на плите (очевидно, это было лекарство Германа, которое он готовил втайне).
Испытывая какое-то нехорошее предчувствие, Дубинко присел на кровать. Рядом на тумбочке лежал томик Вольтера "Орлеанская девственница". Андрей машинально взял в руки книгу, и, открыв её на заложенной странице, прочёл:
"... Я создан, чтобы быть счастливым; В себе я чую всех желаний пыл - Так сделай же, чтоб я их утолил! Мне надо - страсть моя тому причиной - И женщиной в любви быть и мужчиной, Мужчиной быть, когда пылает день, И женщиной, - когда ложится тень..."
У лесника похолодело внутри. Дрожащей рукой он перевернул страницу.
"... Исполнено желанье! И с той поры бесстыдное созданье Двойное получает ликованье. Так собеседник божества Платон, О людях говоря, был убеждён, Что первыми из первозданной глины Чудесные явились андрогины; Как существа двуполые, они Питались наслаждением одни..."
Андрей бросил взгляд на полку с коллекцией фигурок. Да, "андрогины" - так она их называла.
"... Гермафродит был высшее созданье! Ведь к самому себе питать желанье - Совсем не самый совершенный рок; Блаженней, кто внушить желанье мог Вкусить вдвоём двойное трепетанье."
Никогда прежде Андрей не был так обманут и разочарован, никогда ему не было так больно. Не в силах сдержаться, он схватился за голову и завыл, как раненый зверь.
С кухни выбежала Маруся. На её шее, похожей на ногу слона, еле-еле сошлась цепочка с медальоном.
- Что случилось?
Он молча протянул жене книгу. Та прочитала, но ничего не поняла.
- Стишки какие-то... Орал-то чего?
- Герман-то наш... То есть Афродита... Это ведь один и тот же человек, понимаешь?! Когда луна была полная, он... то есть оно становилось женщиной, а когда не было луны - мужчиной. Менялось два раза в месяц.
Маруся, округлив маленькие голубые глаза, покрутила пальцем у виска.
- Совсем оглумел! Пьёшь там, видно, с лесорубами!
- Да ты почитай, это же она... оно нам оставило! Признаться побоялось!
- "Когда пылает день..." - прочла Маруся. - А ты говоришь - луна! И днём и ночью он был мужиком! Руки мне целовал, цветы дарил! Не то, что ты! Из-за тебя он ушёл... Да я бы с ним... - и она снова расплакалась...
После отъезда Гермафродита жизнь в Загривовке протекала спокойно. Никто, кроме лесника с женой и старого фельдшера (который, скорее, считал, что чудесное превращение привиделось ему по пьяной лавочке, и поэтому на данную тему не распространялся), не был посвящён в тайну странного гостя.
Когда на небе появлялась полная луна, из вишнёвого сада Дубинко иногда доносился жалобный стон, напоминающий вой тоскующей собаки - это выл лесник, вспоминая свою Афродиту. Соседи, думая, что он страдает из-за Маруськи, жалели несчастного и осуждали развратницу. Маруся, наплакавшись всласть, вскоре забыла Германа, как и всех прежних своих любовников, и пустилась на поиски новых приключений.
Интересный случай через некоторое время произошёл у лесника на птичьем дворе: одна из кур, до того в течение нескольких лет исправно нёсшая яйца, вдруг перестала исполнять свои обязанности, обзавелась роскошным хвостом, гребнем и шпорами и в конце концов закукарекала и полностью превратилась в петуха. Андрей не мог спокойно смотреть на урода и отвёз его на рынок, где и продал за полцены.
