Рис. А.Ефимова
Человек, обзаведясь нужными связями, автоматически становится счастливым. Жаль, что обретенное счастье очень и очень недолго, как, например, у героев нашего рассказа.
Козлоногов был рабом желудка, мог жрать практически не переставая, главное, было бы что. Алчный желудок и свел его с Людочкой Нахальцевой, поваром столовой, бабой невероятных размеров и повышенных плотских потребностей. Они, как говорится, были созданы друг для друга. Выгодное знакомство помогало Козлоногову совершенно бесплатно набивать пищей ненасытную утробу, а Людочке, в свою очередь, получать от нового хахаля то, чего она не получала в постели от предыдущих партнёров. Идиллия длилась недолго.
Однажды Людочка слишком перестаралась с присвоением продуктов и была застукана на месте преступления. Воровку отмазали от тюрьмы, зато с треском выгнали с работы. Внезапно из жизни Людочки исчез и Козлоногов. Не исключено, что помер с голоду.
Мы пребывали в глубокой нирване уже минут 10-15, а впрочем, не уверен – счет времени был потерян. Ах, как хорошо нам было: тишина, уют, покой, не передаваемые литературным языком ощущения.
Вдруг открылась дверь и всунулась наглая физиономия с не менее наглым вопросом:
— Закурить не найдется?
Ни один мускул не дрогнул на наших каменных отрешенных лицах, – сказались интенсивные тренировки по выработке силы воли! Наглая физиономия ничего не поняла и упрямо переспросила:
— Мужики, закурить не найдется?
Второй вопрос переполнил чашу терпения. Я в бешенстве вскочил на ноги и заорал:
— Не курим! Ты понял, закрой дверь! Сейчас же!
Испуганная физиономия тут же испарилась. Я перевел дух, запер дверь на замок, что следовало бы сделать раньше, – и водрузил свое бренное тело на прежнее место с целью пуститься вновь в астральное путешествие, хотя понимал, что перерыв, возникший из-за непрошеного вторжения, даром не пройдет. Новые попытки быстро погрузиться в медитативный сон ни к чему не привели. Нужный настрой сбился не только у меня одного.
Мы молча по очереди вытянули сигареты из початой пачки, прикурили от зажигалки и с наслаждением, не передаваемым литературным языком, затянулись...
Да, нирвана отыскивалась всюду.
— А сейчас я тебе кое-что продемонстрирую, вот: угадай, что это?
— Хм... Записная книжка... с телефонами любовниц.
— Похоже, но не то.
— Сборник любимых песен?
— Ну что ты... Сдаёшься?
— Ну хорошо, сдаюсь.
— Это карманный Новый Завет. Знаешь, откуда он у меня?
— Подобными штучками сейчас никого не удивишь, наверное, какой-нибудь прохожий баптист всучил?
— Нет, вовсе не баптист, и никто мне ничего не всучивал. Эта книжица подобрана мною на месте преступления!
— Ага-а-а... Пугающе интересно! Детективная история, “Имя розы”...
— Не смейся, не смейся. Ты Федьку с нашего двора помнишь?
— Какого еще Федьку?
— Он один такой уникальный у нас был, по фамилии Вотяков. Весьма примечательная личность, неужели забыл?
— А-а-а, тот самый, которого боялся весь город в свое время, да? А потом, когда мы переехали в другой дом, он в христианство подался?
— Да, точно. Именно ему принадлежал данный экземпляр Нового Завета.
— А с Федькой-то, кажется, трагедия произошла?
— Умопомрачение произошло, вот что. Нынче в психушке богохульствует.
— А какая связь между этим Новым Заветом и каким-то преступлением?
— Самая прямая...
...а ведь действительно, было время, когда Федьку Вотякова боялись все, т.е. абсолютно все, кто имел несчастье столкнуться с ним в жизни. Запуганные до смерти соседи лихорадочно разбегались по своим квартирам, едва Федька появлялся во дворе или подъезде – встреча с ним, с сущим бесом, не сулила ничего хорошего. Отдельные интеллигентные и высоконравственные личности, из числа униженных и оскорбленных Федькой, пытались завести с ним беседу, дабы с ее помощью втемяшить в Федькину твердолобую голову ряд прописных истин, не ведая, что все это бесполезно, – Федька никого не слушал и слушать не хотел. Он просто наслаждался тем, что умел наводить панику на окружающих людей и животных. Кошачье-собачье племя жило в доме словно подпольно, по-партизански, об их существовании можно было только догадываться по определенным специфическим признакам. Бедные бессловесные твари, так же как их безотважные владельцы, не желали искушать судьбу при внезапном столкновении с грозным гражданином, и даже привычные ко всему бродяги-тараканы, известные своим пофигизмом, но неким днем сунувшиеся было на Федькину кухню, с тихим ужасом отступили на прежние позиции, как только при виде их раскрылась пасть хозяина кухни.
Единственным живым существом, выносившим все Федькины выкрутасы, была его тенеподобная жена Зина. Что заставило ее несколько лет назад согласиться выйти замуж за монстра и почему она терпела все его издевательства, оставалось загадкой. Ко всему прочему несчастной женщине не удавалось познать радость материнства. Вокруг таинственной семьи множились слухи, поговаривали о гипнотических способностях Федьки, слагались неправдоподобные легенды: и будто бы милиция побаивается с ним связываться, и в общественном транспорте уступают лучшее место, и в магазине пропускают без очереди, и начальство на работе его опасается, – и все этому верили, потому что Федьку Вотякова боялись все, ну, т.е. абсолютно все...
В жизни, как известно, время от времени происходят поразительные изменения, случилось нечто невероятное и в нашем дворе, куда забрел однажды некий благообразный сектантик. Он легко вступал с людьми в доверительные душеспасительные беседы и с робкой улыбкой раздавал желающим духовную литературу: брошюры религиозного содержания и Евангелия. Шаг за шагом приближался сектантик к роковому подъезду, где на первом этаже проживал Федька Вотяков со своей тенеподобной женой. Весь двор одновременно застыл и затаил дыхание в тот миг, когда ничего не подозревающий миссионер переступил порог злополучного подъезда. “Сейчас что-то будет, – прошептала одна из старушек и судорожно перекрестилась, – Господи помилуй!”
Прошло 10 минут, потом 15, 20. Ожидаемой расправы не наблюдалось. Через 25 минут скрипнула подъездная дверь, и в проеме показался, как ни странно, живой и по-прежнему робко улыбающийся сектантик в сопровождении онемевшего Федьки. Сектантик что-то объяснял ласковым елейным голоском, а Федька, раскрыв некрасивый щербатый рот, жадно слушал. Народ оцепенел от изумления. Необычайно колоритная парочка, увлеченная содержательным разговором, ни на кого не обращая внимания, направилась в сторону автобусной остановки. Очумевшая публика еще несколько минут пребывала в шоке, затем все очнулись, зашевелились, оживились, зашумели; каждый в отдельности был сражен наповал фактом укрощения неукротимого и взахлеб восхищался героем-одиночкой.
— Какой умница! – вдохновенно верещала соседка Федьки. – Дай Бог ему здоровья, справился с нечистой силой с Божьей помощью!
Никто пока толком не понимал, что во дворе свершилась маленькая революция, – в это просто невозможно было поверить!
С вышеописанного знаменательного момента Федьку будто подменили: он ни на кого больше не орал, ни с кем не ругался и, вообще, стал почти незаметен. Граждане не решались поверить в то, что подобные Федору экземпляры способны переродиться под каким бы то ни было влиянием.
Ну а Федор Вотяков добровольно начал посещать собрания секты пятидесятников.
Все перевернулось с ног на голову, довольно быстро рухнул навсегда, казалось, заведенный порядок. Во дворе с каждым днем становилось заметно веселее: жители дома принялись безбоязненно играть в карты, домино за столиком посреди двора, а жительницы легко и непринужденно плеваться семечками и делиться друг с другом самыми невероятными сплетнями, даже успевали посмеиваться над Федькой, который, как ни странно, с головой ушел в религию, читал мудрые книги, ежеминутно думал о Боге, вдобавок заучивал наизусть молитвы. Чем больше замыкался в себе Федька, тем интенсивнее распоясывались окружающие.
Коты и кошки, по-человечьи изощренно издеваясь, из чувства подлой мести гадили на вязаный половичок, лежавший перед дверью Федькиной квартиры, и драли когтями дверную обшивку. Охамевшие собаки кидались с лаем на новоявленного христианина в надежде цапнуть за конечности, не раз дававшие им пинка, а жертва только сверкала глазами, что-то шептала под нос и спешила скрыться от нападения. Стало доставаться Федьке и от людей, быстро забывших его гадкий нрав. Любой встречный считал своим долгом задеть плечом и не считал нужным извиниться. Как правило, Федьке приходилось приносить извинения самому.
Тенеподобная Зина постепенно раздалась вширь, чаще и чаще покрикивала на супруга и однажды рассказала по большому секрету подруге, что, по всей вероятности, наконец, забеременела. Новость мгновенно облетела близрасположенные территории, обрастая всевозможными подробностями. Поговаривали, что Зина понесла не от мужа.
Ужасные испытания, точно сговорившись, без пощады и снисхождения, разом свалились на Федора. Никто, кроме братьев во Христе, не сочувствовал бедолаге, даже Зина, как только муж начинал сетовать на трудности, парировала гневной отповедью:
— А ты как хотел, друг ситный, чтобы после всего, что ты накуролесил, Господь тебя милостью одарил? Нет, за все платить надо. Мало креститься да книжонки читать, нужно еще и помучиться. Узнай, почем фунт лиха! А каково мне все эти годы жилось, не помнишь? Спасибо добрым людям, наставили дурня на путь истинный.
Федору возразить было нечего.
Он и сам знал, что ничего в этом мире бесследно не проходит, а если задумал изменить жизнь, то нужно стиснуть зубы и терпеть. Однако все чаще он задавался вопросом: зачем? Волей-неволей в его глазах мелькали отблески недоброго огня, разгоравшегося внутри... Вулкан мог взорваться в любую минуту.
Осенним пасмурным утром Федор, нашептывая выдержки из Писания, вышел из квартиры и, едва переступив порог, наступил на кучу дерьма. Федор невольно чертыхнулся, спохватившись, осенил себя крестом, а потом, тяжело вздохнув, принялся очищать обувь куском половика. Чтобы не вывалить дерьмо на пол и не испачкать руку, он аккуратно свернул половик, вернулся в квартиру, дабы замыть половик под струей горячей воды. Выйдя вновь на лестничную площадку, Федор обратил внимание на похабные настенные надписи, укоризненно покачал головой, после чего вынул носовой платок, поплевал на него и стер все надписи до единой, на стене остались лишь меловые разводы. Опасаясь опоздать на работу, Федор засеменил по заплеванным ступенькам, вдруг на одной из них поскользнулся, сильно ударившись бедром о бетон. Невольные слезы выступили на глазах, чуть прихрамывая, Федор доковылял до автобусной остановки.
Оставалось совсем мало времени до начала рабочей смены, люди штурмовали общественный транспорт, усиленно работая локтями. Один такой локоть врезался точно в челюсть при незначительной попытке Федора занести ногу на нижнюю ступень автобуса. Автобусная дверь, словно врата в рай, захлопнулась перед самым носом.
Часы показывали 13 минут девятого, когда истерзанный Федор очутился на проходной.
— Опоздал, голубчик, – ехидно заметил вахтер...
После обеденного перерыва Федору сделалось очень плохо, ноги непонятно отчего задрожали и не желали держать тело, голова закружилась, Федор поспешил присесть на стул, вдохнул свежую порцию воздуха, вслед за чем услышал голос мастера:
— Вотяков, начальник вызывает! Ну чего расселся, слышишь, начальник вызывает, живей!
Начальник сурово глянул на вошедшего и растерянного Федьку и не здороваясь, заявил:
— Вот что, Вотяков, мне нужно вам кое-что сообщить. Что с вами, присядьте... так уже лучше? Так вот, я хотел вам сказать, что в последнее время вы скверно справляетесь со своими обязанностями, стали рассеяны, забывчивы, постоянно о чем-то думаете, по всей вероятности, не о работе, я прав? Что молчите? Вы очень изменились, но не в лучшую сторону. Поймите меня правильно, мне нужны хорошие работники... а не мыслители... К тому же вы стали часто опаздывать, вот и сегодня опоздали на целых 13 минут. С чем это связано, не желаете отвечать? Лучше будет и для нас и для вас, если вы напишете заявление по собственному желанию.
Мастер в ужасе попятился при виде входящего в цех Вотякова, похожего на обезумевшего лунатика. Не спеша Федор собрал свои инструменты и, ни с кем не прощаясь, убрался восвояси.
Рис. А.Ефимова |
— Что же мы будем делать? – причитала Зинаида, – Ведь как трудно сейчас, где ты работу найдешь?
— Бог даст, найду, – буркнул Федор в ответ.
В правой руке он держал карманный Новый Завет.
— Кому-то Бог, может, и дает, но не тебе. Ох, мамочка моя родная, пропали мы совсем. Да что же ты, окаянный, натворил!
— Замолчи, – угрожающе прошипел Федор.
— И откуда же ты на мою голову взялся? Всю жизнь мне испоганил, сволочь! Как мы теперь без денег, ведь скоро ребенок родится, твой ребенок!
— Ребенок не мой, – сказал Федор.
Зинаида от неожиданности раскрыла рот.
— Не твой? – сглотнув слюну, переспросила она.
— Да, не мой.
— Не твой?! – в голосе Зинаиды послышались стальные нотки. – Не твой?
Озлобленная женщина подскочила к мужу и с размаха ударила его по щеке. Федор выронил из рук книжечку, сильно-сильно задрожал, заморгал глазами и вдруг мощным ударом сшиб Зинаиду с ног. Падая, она виском задела край стола. Федор нервно засмеялся, потом его лицо исказила странная гримаса, он резким движением схватил себя за волосы, дикий крик потряс помещение.
Приехавший наряд милиции увидел, как по двору бежал взлохмаченный мужчина с топором, а от него, пронзительно вопя, удирала группа женщин, из окон дома там и сям выглядывали испуганные соседи. Скрутить разгоряченного, дерзко сопротивлявшегося мужчину стоило большого труда. А в квартире Вотяковых вся обстановка была разгромлена, на полу среди разбитых вещей лежал труп Зинаиды.
... в этом бардаке я и отыскал книжицу. Знаешь, что самое любопытное в этой истории? Каким-то непонятным образом в Завете, который перечитывал Федор, не оказалось одного листа, хотя нумерация страниц не нарушена.
— И чего именно не хватало?
— Была пропущена 5 глава Евангелия от Матфея с нагорной проповедью Христа...
“А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую”.
