Вскоре по лаборатории пополз слух, что Ларочка встречается с Гиви. Моего друга жалели и сочувствовали ему. На Лару вешали всех собак.
После бурно проведенных выходных я опоздал на работу. Войдя в лабораторию, весь запыхавшийся, я проскользнул мимо кабинета начальника, дверь в который, к счастью, была закрыта, на свое рабочее место. Моего прихода, как, видимо, и отсутствия, никто не заметил. Отдышавшись, я понял, что в нашем коллективе что-то не так. Все сотрудники, словно сговорившись, смотрели в одну сторону, притворяясь при этом, что заняты работой. Уловив направление взглядов, я понял причину столь странного поведения: в углу возле окна, под календарем с портретом известной актрисы и горшком с ползучими цветами сидела новая сотрудница, ослепительная длинноволосая блондинка. Глаза у нее были такой синевы, что цвет их я различил с противоположного конца комнаты. У меня перехватило дыхание, и сердце заколотилось так, будто я вновь пробежал вверх по лестнице.
- Это еще кто такая? - обретя через пару минут дар речи, шепотом спросил я у своего друга и соседа по столу Гиви.
- Лаборантка новый, - пояснил тот, не скрывая своего восхищения, - какой дэвушка, да? Умэрэть можно, вах!
- Да-а! - протянул я.
Сказать тут было нечего: люди еще не придумали слов для описания подобной красоты. Известная актриса с плаката померкла перед новой сотрудницей, как столовская котлета перед фирменным ростбифом из ресторана "Каскад", где мы неплохо вчера повеселились.
До обеда в лаборатории никто не работал: женщины собирались кучками и усердно шептались, бросая полные зависти и презрения взгляды на новенькую, мужчины то и дело убегали покурить на лестничную площадку, где давали волю эротическим фантазиям и скабрезным намекам по поводу белокурой нимфы.
- Мальчики, не пускайте слюни! - внезапно прервала их грезы незаметно поднявшаяся по лестнице старая и опытная секретарша начальника Сима Абрамовна. - Эта девочка - протеже Петра Львовича.
Фраза привела мужскую половину коллектива в уныние. Разговор вяло угас, курить расхотелось, и все разошлись по своим местам досиживать до перерыва на обед.
В столовой я навалился на котлеты с гарниром, Гиви же, напротив, почти не притронулся к пище, с тоской поглядывая на дверь: ждал, когда же войдет блондинка.
- Слушай, если я ее приглашу за наш столик, это нормално будэт?
По всему было видно, что наш кавказец спекся.
- Брось, Гиви, - постарался урезонить его я. - Тебе же сказали, - это любовница начальника. Хочешь без работы остаться?
- Зачем такой дэвушке этот лисий хрэн? - взвился Гиви (он хотел сказать "лысый", ибо наш Петр Львович был лыс, как бильярдный шар).
"Действительно, зачем?" - подумал я. С такой внешностью можно было победить на любом конкурсе красоты, а не прозябать в нашей лаборатории.
В столовую она так и не пришла, весь перерыв просидев у клеток с мышами, объяснив сотрудницам, что находится на диете.
В течение последующих полутора месяцев лабораторию продолжало лихорадить: все только и делали, что обсуждали служебный роман Петра Львовича, который, одурев от любви, вел себя, как последний баран. Не он, ни Ларочка (так её звали) даже не пытались скрывать свою связь и соблюдать принятые в обществе правила приличия.
После работы она на глазах у всех садилась в его машину, и они отправлялись ужинать в ближайший ресторан. По утрам "голубки", как их за глаза называли сотрудники, не стеснялись появляться в лаборатории вместе, в обеденный перерыв частенько запирались в кабинете. У Ларочки появилась дорогая шуба и костюм из лайковой кожи, в котором она выглядела, как королева. Наши дамы ходили позеленевшими от злости и зависти, совершенно похерили всю работу и орали по телефону на мужей. Какими только эпитетами не награждали они прекрасную блондинку в беседах между собой! Поскольку к внешнему облику Ларисы придраться было невозможно, шквал критики обрушился на ее моральные качества и черты характера. "Выскочка", "стерва", и, конечно же, "шлюха" - вот короткая характеристика, выданная новой сотруднице сдружившейся на почве ненависти к Ларочке женской половиной нашего коллектива.
Мужчины, разумеется, были более терпимы, хотя почему-то единодушно сочли её фригидной. Все в один голос сочувствовали "попавшему в сети" Петру Львовичу, хотя каждый страстно мечтал оказаться на его месте. Особенно пылал наш кавказец, ставший вскоре всеобщим объектом для шуток. Что касается Ларочки, то она делала вид, что все происходящее к ней совершенно не относится, вела себя со всеми ровно, улыбалась и угощала конфетами из подаренных начальником коробок, чем вызывала еще большую ненависть дам, которые от конфет, тем не менее, не отказывались.
Так продолжалось до нового года. В лаборатории дружно готовились к его встрече: украшали елку, рисовали праздничную стенгазету, собирали деньги на банкет. Симе Абрамовне начальник предоставил два отгула и отправил домой печь праздничный торт, рецепт приготовления которого она хранила в глубочайшей тайне.
Тридцать первого декабря, как обычно, с самого утра, сдвинув столы, сотрудники собирались проводить старый год и после отправиться по домам, дабы встретить новый. Уже были заправлены майонезом приготовленные нашими хозяйками салаты, уже привезли Симу Абрамовну с тортами, уже расставлялись последние тарелки, запотевшие бутылки ждали своего часа, дамы нервно поправляли макияж, а мужчины вожделели выпивки, куря на лестнице в ожидании приглашения к столу. Петра Львовича все еще не было.
Пришла Лариса в огненно-красном платье с разрезом до бедер и голым плечом, с распущенными завитыми волосами, ниспадавшими волнами до середины спины. На пальчике у нее сверкал новый перстенек, правая рука была украшена массивным золотым браслетом. Все облегченно вздохнули, решив, что вслед за красавицей наконец появится и "лисий хрэн", но его все не было и не было. Спросить о начальнике у Ларисы никто не осмеливался.
Сима Абрамовна, потеряв терпение, решила, наконец, позвонить ему домой. Рыдающая жена на другом конце провода сообщила, что Петр Львович сегодня утром скончался от сердечного приступа.
Вслед за этим последовала немая сцена, во время которой всем стало ясно, что праздника не будет.
Похороны состоялись третьего января. В связи с праздничными днями пришлось порядком подсуетиться: заказанный в похоронном бюро гроб оказался меньшего размера, пришлось везти его обратно и менять, надписи на венках дописывали едва ли не на ходу, оркестр приехал вдрызг пьяный и играл черт знает что.
Испортилась погода: крупными хлопьями повалил снег, поднялась метель. Мы, неся тяжеленный гроб с телом, проклинали все на свете.
В довершение всего у вдовы начальника случился нервный припадок: после истерики на гробе мужа она вдруг подбежала к Ларочке и, сбив с головы берет, плюнула прямо в ее васильковые глаза. Ларочка оттолкнула вдову,та упала, седые космы выбились из-под платка. Конечно, по сравнению с Ларисой это была совершеннейшая старуха.
Вдову уволокли, оплеванная Лариса невозмутимо утерлась кружевным платочком. Во время всей церемонии она не проронила ни слезинки, сохраняя полнейшее спокойствие. На губах ее застыла какая-то полуулыбка. Она даже не забыла подкраситься, чем вызвала почти неприкрытое негодование присутствовавших на похоронах женщин.
Подробности смерти начальника, ставшие вскоре всеобщим достоянием, повергли в шок: оказывается, с Петром Львовичем случился инфаркт во время свидания с Ларисой на квартире, которую он снимал для любовницы.
Лариса же и вызвала скорую помощь, которая увезла бедолагу в больницу, где через пару часов он и скончался. Лариса даже не сопровождала его туда, словно он был посторонний человек, а на следующий день как ни в чем не бывало явилась на работу в том самом сногсшибательном красном платье.
Её поведение настолько потрясло наших сотрудников, что Ларисе объявили негласный бойкот: все старались избегать общения с нею, ожидая, что новый начальник её уволит по профнепригодности. Тот, однако, не спешил, и Лариса продолжала приходить в лабораторию, ошеломляя наших несчастных женщин своими короткими юбками и сапогами с голенищем выше колен.
Не отвернулся от Ларисы один только Гиви.
- Ты нэ понимаешь, - с чувством объяснял он мне. - Она нэ такая, как ты думаешь. Ты думаешь, она просто холодная, равнодушная, да? Нэт! Она глубоко переживает, просто владеет собой. У нее сила воли большой! Характер нордический, понимаешь, да?
- Да брось ты, Гиви, - пытался я остудить его пыл, - дрянь она, вот и все дела.
- Нэ смей так говорить про нее! Если ты мне друг - нэ смей! Христос сказал: нэ суды - и нэ судим будыш, понял?
Я махнул рукой.
Вскоре по лаборатории пополз слух, что Ларочка встречается с Гиви. Моего друга жалели и сочувствовали ему. На Лару вешали всех собак.
- Бедный мальчик, как он влип! - восклицали дамы во главе с Симой Абрамовной.
В начале марта Гиви, находящийся на седьмом небе от счастья, взяв неделю отгулов, повез красавицу-блондинку в Тбилиси: знакомить с родней. Запахло скорой свадьбой. В кулуарах уже обсуждалось, что подарить молодым. Остряки предлагали развесистые рога.
Однако любовь моего друга закончилась неожиданно трагически. Из Грузии Лариса вернулась одна - Гиви нелепо погиб, сорвавшись со скалы, на которую полез за эдельвейсом.
Роковая блондинка, как и после кончины Петра Львовича, ничем не выдавала своей душевной скорби. Черное бархатное платье было ей как нельзя к лицу, глаза не покраснели от слез, кожа светилась здоровым румянцем. Она даже похорошела после этой трагической поездки.
Любопытствующим она совершенно спокойно рассказывала о церемонии похорон, как все было пышно и торжественно, не то, что у нас, русских, о том, какие национальные блюда подавали на поминках и т.д.
Гиви разбился у нее на глазах.
- Летел вниз головой. Шлепнулся на дорогу прямо передо мной, даже кровью забрызгал. А в руке держал цветок - все-таки он его достал.
В подтверждение своих слов Ларочка показала засушенный цветок.
- Не знаю, действительно это эдельвейс или нет - но я сохраню его на память.
При этом голос её даже не дрогнул.
Я, совершенно потрясенный гибелью друга, недоумевал, как можно оставаться такой спокойной, если не сказать, - равнодушной. Красота Ларочки стала казаться мне даже отталкивающей. Но, возможно, она действительно умела владеть собой.
Однажды мне нужно было срочно закончить опыт, поэтому я не пошел в столовую, а отправился к нашим "подследственным", "осужденным" и "смертникам" - так мы называли белых мышей и крыс, содержащихся в отдельном помещении.
Там уже находилась Лариса. После смерти Петра Львовича она все обеденные перерывы просиживала в этой комнате: по ее словам, животные благотворно действовали на ее нервную систему. Я вошел тихо. Блондинка сидела у клетки с подопытной мышью и просто гоняла несчастную острой палочкой от решетки к решетке. Мышь металась в исступлении и пронзительно пищала.
Я застыл, наблюдая эту картину. "Да она ненормальная," - вдруг понял я. Немудрено было свихнуться после двух смертей. Наконец Лариса повернула голову и заметила меня. Мой взгляд встретился с ее взглядом, пронзительно-синим, как небо на высоте трех тысяч метров. По нежному лицу разливалось выражение нескрываемого удовольствия. Минут пять мы молча смотрели друг на друга. Наконец она отбросила стек, которым истыкала все бока бедной мыши (обессиленная подопытная повалилась на пол клетки), встала и подошла ко мне вплотную. Таких красивых женщин мне не приходилось встречать никогда. Лариса вдруг положила мне руки на плечи и, улыбнувшись, спросила:
- Хочешь быть моим "подследственным"?
Синие, как огни семафоров на железной дороге, глаза, предвещали упоительное и таинственное путешествие в неведомые края.
- Скорее "осужденным", - прошептал я, покрываясь испариной.
- Закрой дверь, - тихо приказала она.
Тысячи черных бусинок-глаз из-за решеток удивленно наблюдали за нами.
Квартира, в которой жила Лариса, была оплачена покойным шефом за полгода вперед, и Лариса пока не собиралась оттуда съезжать. Раскладной диван с велюровой обивкой, на котором до меня получали наслаждение Петр Львович и Гиви, стал основным местом нашего времяпрепровождения. Меня это нимало не смущало. Вопросы морали отошли для меня на задний план. Наши с Ларисой отношения никому не мешали - чего же еще? Моих предшественников не было в живых, но я думаю, на том свете они не пожалели о своей любви к этой женщине.
Меня не интересовало ни ее прошлое, ни наше будущее, я лишь хотел быть с ней постоянно, владеть ее телом, любоваться ею. Ни о чем другом я не мог и не хотел думать.
На работе я безнадежно запорол пару опытов. Новый начальник вызвал меня в кабинет и полчаса отчитывал, а я в это время думал о проведенной с Ларисой ночи и только блаженно улыбался. Сотрудники вскоре пронюхали о нашей связи и смотрели на меня с нескрываемым ужасом, как на покойника.
Сима Абрамовна, постоянно сующая свой нос в чужие дела, попыталась дать мне несколько полезных советов, на что я грубо послал ее подальше. Меня не волновали намеки на то, что связь с Ларисой стоила жизни уже двоим: жизнь без моей любимой для меня не имела смысла. Я отдался ей полностью. Да, отдался именно я, как странно это ни звучит. Я любил ее до полного изнеможения, но при этом она не только не проявляла признаков усталости, но оставалась на рассвете такой же бодрой и свежей, как накануне, постоянно придумывая новые и новые развлечения. Она затаскала меня по людным местам, барам и дискотекам, концертам и стадионам. Особенно она любила футбол. Мы стали изображать фанатов местной команды, пробивавшейся в высшую лигу, обзаведясь красно-коричневыми шапочками и шарфиками, и вели себя, словно подростки-полудурки, часами скандируя нескладные речевки.
Каким-то образом ей удалось достать билеты даже на международный матч, причем на центральную трибуну. Наша команда выигрывала на своем поле. Рев на стадионе стоял такой, что лопались барабанные перепонки. Столько радости наши футболисты не доставляли болельщикам уже давно. Трибуны вскакивали в едином порыве, когда возникала острая ситуация.
Но внезапно что-то произошло: крик восторга сменился воплем ужаса. Я почувствовал, что проваливаюсь куда-то, и в следующее мгновение ощутил сильный удар по голове. На какое-то время я потерял сознание, и очнулся уже на зеленой траве футбольного поля. Надо мной склонился санитар в белом халате.
- Вы в порядке? Подняться можете?
Я сел. Голова кружилась, но я понемногу начал соображать, что же произошло. Часть трибуны, на которой мы только что находились, обрушилась то ли от взрыва, то ли от подземного толчка, то ли по какой-то иной причине, и погребла под своими обломками изрядное количество зрителей. Меня, очевидно, извлекли из-под завала одним из первых. Ларисы рядом не было.
Ужас от того, что я мог ее потерять, был так силен, что я чуть было снова не отключился. Как пригвожденный, я некоторое время сидел и тупо наблюдал за работой милиции и подоспевших спасателей. Из-под обломков доставали одного за другим пострадавших и выносили на поле, где суетились врачи. Раненые стонали, погибшие молчали, живые ругались матом. Как быстро атмосфера всеобщего ликования сменилась всеобщим страхом!
Я встал и, пошатываясь, пошел по полю в поисках Ларисы, оглядывая каждого пострадавшего. Мимо пробегал парень из команды спасателей - рослый и плечистый, стриженный под "ежика". Я остановил его.
- Вы не видели девушку? Блондинка, очень красивая...Очень...
- Лариса, что ли? Да вон же она! - парень указал пальцем в самую гущу происходящего, и я увидел знакомую копну льняных волос. - Это твоя девушка? Ну, брат, тебе повезло! Такое самообладание: чудом спаслась и тут же начала помогать нам. Все бы мужики такие были!
У меня отлегло от сердца. Вместе со спасателями я подошел поближе. Только что вытащили очередного потерпевшего с разодранными в клочья ногами. Лариса помогала укладывать его на носилки. Спасенный орал благим матом.
- А, ты жив! - протянула она, едва взглянув на меня. В ее голосе и взгляде не было ни малейших признаков радости.
- В жизни не видела столько покалеченных! - произнесла она с нескрываемым восторгом. Белое платье ее было забрызгано кровью.
- Алекс, Алекс! - окликнула она рослого спасателя (когда они успели познакомиться?) - Давай попробуем сверху вытащить кого-нибудь!
- Там на соплях все, может обрушиться! - возразил Алекс.
- Вот уж не думала встретить среди спасателей труса! - резко парировала Лариса.
Алекс вспыхнул и, вооружившись альпинистскими веревками, они полезли наверх. На меня она даже не оглянулась.
Милиция постепенно оттеснила посторонних со стадиона. Я оказался за воротами и на автопилоте побрел вдоль ночного шоссе домой. Мимо проносились кареты скорой помощи.
Как стало известно на следующее утро, этот несчастный случай унес жизни двадцати трех человек, и около полусотни получили травмы.
Лариса появилась на работе как ни в чем не бывало, и во всех подробностях рассказывала сотрудникам о вчерашнем происшествии.
- Жаль, платье безнадежно испорчено, - вздохнула она, - зато я нашла себе новую работу: ухожу в отряд спасателей МЧС. Там и оклад приличный, и интересно. Не то, что в вашей науке: прокиснуть можно!
Поговорить днем нам не удалось, после окончания рабочего дня она незаметно улизнула, и я отправился к ней домой, чтобы выяснить наши отношения. Судя по всему, у меня появился преемник - стриженный под "ежика" бугай по имени Алекс. Так оно и оказалось. Лариса не пыталась ничего скрывать.
- Ты знаешь, я была с ним вчера. Прямо в этом грязном платье. Он такой самец, столько силы, столько энергии! Ты, между нами, уже выдохся. К тому же, он обещал достать мне скафандр космонавта.
Как ни горько мне было, я не мог удержаться от нервного смеха.
- Скафандр-то тебе зачем?
Она посмотрела на меня льдинками-глазами. Посмотрела, как на полное ничтожество. Потом, как бы оттолкнувшись ладонями от невидимой опоры, вдруг начала подниматься над полом и повисла в воздухе посреди комнаты.
- Ты еще не понял? Да и где тебе понять с твоим куцым умишком! Вы в своем НИИ только и научились, что мышей потрошить да перемалывать друг другу кости! Если бы вы тратили столько душевных сил попусту, человечество давно бы вышло за границы солнечной системы. Но вам не дано победить самих себя.
Я был в совершенном потрясении, не соображая, то ли мне мерещится, то ли Лариса и в самом деле летает.
- Как... как ты это делаешь?
Она пронзила меня синим взглядом, словно приколола булавкой жука для коллекции.
- Просто, очень просто. Хочешь, научу тебя? - перевернувшись в воздухе несколько раз, она подлетела поближе и опустилась рядом со мной, не касаясь, однако, ногами пола.
- Гиви я тоже это показала, но он испугался, и в результате полетел не вверх, а вниз. Зато каков предсмертный выброс энергии! Такой сгусток страха, жажда жизни, а главное - сожаление о том, что никогда не будет со мной! Мне хватило этого, чтобы добраться из Тбилиси домой, не пользуясь услугами Аэрофлота! Будь он поумнее, мы, возможно, летали бы вместе. У него были задатки: выдержка, самолюбие... но он был слишком впечатлительным.
- Ты же... убила его! - прошептал я. - Чудовищно! Как ты можешь так спокойно говорить об этом?
- В этом и состоит принцип, дурачок! - засмеялась она. - Избавься от страха, от жалости, от гнева и восторга, от любви и ненависти, от переживаний за себя и близких, - и ты полетишь также, как и я. Спокойствие, только спокойствие, как говорил "классик" Карлсон. Если не будешь расточать свою энергию направо и налево: на женщин, на работу, на азартные игры, на никчемные интриги и прочие житейские мелочи, то сможешь аккумулировать энергию чужую, благо все пространство наполнено ею.
Она опустилась на пол, и я уже не верил, что только что видел ее парящей в воздухе. "Это бред какой-то, этого не может быть", - крутилась в голове одна и та же мысль.
- Думаешь, как я начинала? Ведь я была обыкновенной школьницей, не очень симпатичной, переживала, например, из-за двойки по физкультуре или из-за неразделенных чувств к какому-то мальчишке, не помню, как его звали. Он, как водится, "обманул", я, как подобает романтической натуре, пыталась "свести счеты с жизнью" (она показала шрамы на руках), хотя при чем тут жизнь? В жизни, как выясняется, столько интересного, столько "над", что с той высоты, на которую я поднялась, человеческое копошение кажется смешным. Хотя сильнее человеческой энергии нет ничего, просто потери её слишком велики. Так вот, я поняла, какая это сила, - энергия человеческих эмоций, когда из-за меня подрались два друга. Час назад они были товарищами, а теперь били друг друга смертным боем, в кровь. Какую ненависть они излучали! Я стояла рядом и просто физически ощущала волны этой ненависти. Я прямо-таки качалась на этих волнах, как качаются купальщики на морском пляже! И тут я впервые почувствовала прилив сил, да, я ощутила себя сильной и - спокойной. Я посмотрела на себя в зеркало и увидела, как похорошела, как изменился цвет моих глаз. Мне никогда до этого не было так хорошо. Чего стояли все ваши жалкие оргазмы по сравнению с тем чувством свободы и покоя, которое, наверное, доступно немногим. Я поняла, что можно это использовать... Потом эти двое избили того, первого, я их попросила об этом. Он выплевывал свои зубы и молил о пощаде, жалкий слизняк. Нет, я не упивалась местью, - я просто насыщалась энергией. Конечно, я поощрила их обоих, по очереди. Они были на седьмом небе, выжали из себя все, что могли, чтобы доставить мне удовольствие. Утром их забрали тепленькими в отделение, родители избитого позвонили в милицию. Как они были перепуганы,дрожали, как кролики! Жаль, что у вас в лаборатории нет кроликов, как они трусливы! Из мыши наберется страху размером с пирожок, а из кролика потянет на целый свадебный торт. Но с человеческим страхом ничто не сравнится, потому что человек ко всему осознает свой страх, да еще последствия, отчего ему становится еще страшнее. По силе со страхом может сравниться только страсть: эта побеждает и страх, и разум, и все благие намерения. Одержимый страстью самец готов на любую глупость и подлость, лишь бы обладать объектом своих желаний. Эта навязчивая идея разрушает психику, как алкоголь, и приводит к колоссальному выбросу энергии. Эту психоэнергию я и постаралась использовать, встречаясь в основном с женатыми мужчинами вроде покойного шефа. Смешно: сначала все они, как по стандарту, пытались скрывать свою связь со мной - у них столько сил уходило на это! Потом энергии, чтобы прятаться, уже не хватало, - начинался кураж! Мужчины теряли всякий человеческий облик, становясь всеобщим посмешищем. Жены узнавали, устраивали скандалы! Бедные женщины - той энергии, с которой они старались "спасти", удержать своих никчемных мужей, которые и в постели-то ни на что не были способны, хватило бы, чтобы слетать на Луну и обратно. Может быть, они не страдали бы так, если бы знали, что мне их "сокровища" глубоко безразличны. Для меня они были лишь источником питания, живыми батарейками. Когда они иссякали, я отпускала их домой, восстанавливаться. Петр Львович, правда, перегорел... Ну да бог с ним.
- Дрянь, - прошептал я. - Какая же ты дрянь!
Она весело рассмеялась.
- Хочешь, я тебе еще фокус покажу? Видишь вон ту бутылку?
На столике стояла бутылка из-под шампанского, очевидно, распитая Ларисой вчера вместе со спасателем. Под Ларисиным взглядом она поднялась в воздух, со свистом пролетела через комнату и разбилась о стену.
- Смотри еще!
Раздался скрип, и у журнального столика отвалилась, словно перепиленная напополам, ножка.
- Как ты думаешь, почему рухнула трибуна на стадионе? Не зря мы туда ходили три месяца подряд. Ты обратил внимание, что мы сидели на одних и тех же местах?
- Гадина! - я почти задохнулся от ненависти к ней и занес было руку, чтобы ударить Ларису, но тут же был отброшен неведомой силой к противоположной стене.
- Да, ненавидь меня! Чем сильнее ты меня ненавидишь, тем сильнее я становлюсь!
- Ты не человек, не человек! - крикнул я ей в отчаянии от своего бессилия.
- Да, я не человек, - спокойно ответила она. - Человек - это ты: ничтожество, которое не способно даже элементарно контролировать свои эмоции. А я - сверхчеловек, и ты передо мной - просто дерьмо. Уходи отсюда, пока цел.
Я ушел. На следующий день Лариса на работу не вышла; из отдела кадров сообщили, что она уволилась.
- Как же так? - возмутился начальник. - Могла бы хоть заявление об уходе написать. А впрочем, черт с ней! Хороша была штучка - скатертью ей дорога.
Больше мы о прекрасной блондинке не слышали. Однажды по телевидению передали репортаж о землятресения в Перу с большими человеческими жертвами. Среди спасателей были и наши. Перед камерой промелькнуло знакомое лицо с незабываемыми синими глазами. Из-под шлема выбивались локоны цвета спелой пшеницы. У меня защемило сердце.
- К сожалению, - как сквозь туман, донеслись до меня слова диктора, - в команде наших спасателей не обошлось без потерь: по нелепой случайности на расчистке завала погиб Александр Козлов.
"Еще одна её жертва", - подумал я. Что ж, фамилия у этого парня была подходящая.
Прошло два года. Лабораторию нашу закрыли из-за недостатка финансирования, подопытные животные были уничтожены. Сотрудники разбежались, кто куда. Я не нашел ничего лучшего, как устроиться ночным сторожем на станцию автосервиса, и был благодарен судьбе даже за это.
Условия работы были неплохие: теплый вагончик с телевизором, электроплитой и потертым, но удобным диваном, лежа на котором, я перечитал множество литературы, повышая свой культурный уровень, а точнее, пытаясь не деградировать в новых условиях. В одной из попавших мне в руки газет я прочел сообщение о том, как с орбитальной станции эвакуировали американского космонавта. Пресса писала, что бедняга сошел с ума: непрестанно говорил, что видел с другой стороны иллюминатора инопланетное существо: прекрасную блондинку с глазами цвета берлинской лазури. По прибытии на Землю космонавт был помещен в клинику, где с утра до вечера рисовал портреты инопланетянки: парень увлекался живописью.
Я-то знал, что он не сумасшедший, но меня удивило то, что Ларисе не понадобился даже скафандр.
